Андроник дополз до стены и лег на холодные камни: пылающему телу так было легче. Во рту пересохло и хотелось есть, но никому не было до этого дела. Его истязатели знали, что без еды и питья человек может жить долго. Вернее, долго умирать! Он впал в короткое забытье.
С ржавым визгом открылась дверь темницы и мутный свет проник в подземелье. Андроник очнулся и понял, что наступил новый день. Голова кружилась, язык во рту распух, в горле пересохло, тупая боль была везде. Грубыми пинками тюремщики подняли его и вывели на площадь, полную народа. Толпа разразилась дикими криками и его снова начали бить. Нищий трясущимися руками ткнул ему в лицо чем-то острым, левый глаз перестал видеть, и он почувствовал, как по щеке потекли густые теплые капли. Женщина с горящими глазами и грязными волосами выплеснула ему в лицо горшок с кипятком. Под общий смех привели хромого верблюда с вылезшей шерстью и истязаемого посадили на него. Процессия двинулась по площади, отовсюду летели камни, палки и нечистоты. Плебс буйствовал, не зная, как еще унизить своего вчерашнего кумира.
Его сбросили с верблюда и с радостными криками подвесили за ноги. Он ощутил, как голова налилась тяжестью и пытался что-то сказать истязателям, но из его окровавленных губ выходили лишь неразборчивые звуки. Шум разъяренной толпы становился тише и его мысли унеслись в бескрайние просторы мира, которые он объехал в далекой и счастливой молодости…
По всему Константинополю ловили и убивали приверженцев низвергнутого императора. Его сын Иоанн был разыскан, ослеплен и предан смерти. Дочь Мария успела спрятать двух внуков Андроника и при первой же возможности бежала с ними в Трапезунд.
Опьяневший от крови народ бросился крушить памятники. С особым остервенением ломали статую, изображавшую императора в крестьянском одеянии и с косой в руках.
Исаак направился в храм и принес Господу благодарственную молитву за свое чудесное возвышение. На выходе из него он остановился, пораженный зрелищем беснующихся толп. Стоявший рядом священник воздел руки к небу и возгласил:
– О, знаменитая ромейская держава, предмет завистливого удивления и благоговейного почитания всех народов. Кто не овладевал тобою насильно? Кто не бесчестил тебя нагло? Каких неистово буйных любовников у тебя не было? Кого ты не заключала в свои объятия, с кем не разделяла ложа, кому не отдавалась и кого затем не покрывала венцом, не украшала диадемою и не обувала в красные сандалии? Чего ты не вытерпела, чего не нагляделась? При всей своей славе, при всей знаменитости ты получила наружность блудницы. Твое лицо подделано и исписано разными втираниями и снадобьями; ты сделалась сладострастною и предалась распутству. Обесчестившие тебя, прежде безыскусственно прекрасную, чистую и непорочную, приучили тебя к манерам прелестницы. И теперь, вместо того, чтобы жалеть тебя, мы готовы смеяться над тобою, замечая твои предосудительные связи, и, видя позор твой, боимся, как бы ты окончательно не погибла и не подверглась такому падению, после которого уже нет восстания!51
Исаак задумчиво посмотрел в голубую даль, его мысли воспарили к небу, и он ответил:
– Отче, теперь все будет по-другому! Я очищу власть от грязи, освобожу народ от угнетателей, утешу обиженных и накормлю голодных!
Захват короны
Торговый корабль прибыл в Акку поздней осенью, под самый конец навигации. Гвидо стоял на палубе и всматривался в толпу на берегу, пытаясь разглядеть там своего брата Амори, который должен был его встречать. Так и не увидев его, он переправился на сушу и в растерянности остановился на набережной. Вокруг суетилось множество людей, одни тащили на себе какие-то пожитки, другие крикливо расхваливали свои товары, третьи приценивались к ним.
И тут, разрезая человеческий муравейник, к нему подскакала группа всадников. Высокий загорелый воин спрыгнул на землю и бросился к Гвидо. Они обнялись, Амори хлопал брата по спине и приговаривал:
– Как ты повзрослел! Сразу и не узнать!
Гвидо радостно смеялся:
– Ты тоже изменился. Если бы мы случайно встретились, я, пожалуй, прошел бы мимо!
Амори представил брату своих сопровождающих:
– Это мои доверенные и надежные люди, можешь на них положиться. Я здесь кое-чего добился и стал в Иерусалиме довольно-таки важным человеком. Однако не будем терять времени, поговорим в дороге.
Они сели на коней и двинулись на выезд из города. Прохладный ветер гнал сухие листья и закручивал пыльные вихри на перекрестках. Оставив за собой многоязыкое разноголосье, отряд выехал на дорогу, ведущую в Иерусалим и ускорил движение. Гвидо отметил резвость коней и их богатое убранство. Было видно, что Амори и в самом деле устроился неплохо.
В небольшой рощице, у источника воды, отряд сделал остановку на отдых. Оставив слуг выгуливать и поить коней, Амори отвел брата в сторону и продолжил прерванный разговор: