Венец славы: Рассказы

Я встряхиваю головой, и волосы падают мне на плечи. У меня возникает смутная мысль, что прическа, над которой я так суетливо трудилась перед зеркалом, распустилась в этом странном зимнем дне под бесстыжим взглядом молодчаги Айка. Во мне поднимается дурнота. Айк говорит:

— Волосы очень красивые, но надо их обесцветить или еще чего. Посмотри сюда… на меня. Можешь ты поверить, что, когда я был ребенком, я был белокурым? Был, представь себе. Теперь смотри… обыкновенные темно-русые волосы, как у всех.

Он говорит, говорит. Опять включает радио. Проходит много времени, и я вдруг замечаю, что мы стоим у магазина, где продаются мотоциклы, всякая старая рухлядь, судя по всему; наверно, я задремала. «Побудь здесь, Генри, детка, и посторожи эту девушку», — говорит, вылезая из машины, Айк. Генри отодвигается от меня и молчит. Айк заходит в зачуханный магазинчик, немного нервно приглаживая ладонями волосы. Проходит несколько минут. Генри вдруг охватывает нетерпение, что-то буркнув, он вылезает из машины. Я одна.

Дверь, прикрученная проволокой, — с моей стороны, я это вижу. Сама не понимая, что делаю, я передвигаюсь на место Айка и приоткрываю вторую дверь, совершенно верно, она открывается, и вот уже я стою на одной из улиц Роузвуда. Я слышала о Роузвуде, но я не знаю никого, кто тут живет. Ветер в Роузвуде холодней, чем в Брокфорде. Я снова застегиваю пальто на все пуговицы, и руки у меня дрожат, я отбрасываю волосы назад, но они трепыхаются на ветру, мне бы надо следить, не выбежит ли Айк из магазина, но я все время забываю об этом. Что-то другое мне хочется вспомнить. Интересно — что?

Рядом с магазинчиком стоят пять или шесть старых мотоциклов, некоторые даже без колес… так что же я хотела вспомнить? Две пары сапог, одни отцовские, другие брата, возле задних дверей, запах резины? Да, где-то тут горит резина: из мусорной кучи за магазином медленно поднимается дым. И воспоминание о ком-то, промелькнувшем, промчавшемся мимо нашего немощеного проселка куда-то вдаль, где расстилаются поля, луга… Кто они, эти люди? Мысли шевелятся вяло, мне трудно припомнить. Я не знаю, почему я оказалась здесь, в Роузвуде, что я делаю, куда я еду, но я знаю: мне надо куда-то поехать. И я иду по улице. Это район пакгаузов. Чем это пахнет — водой? Рекой? Водой, в которой плавает бензин? Может, где-то здесь близко фабрика? Да, действительно, в воздухе поднимается дым, а под ногами у меня металлические опилки. Я сую руки в теплые карманы и продолжаю идти, с беспокойством вглядываясь в небо. Вчера вечером, за ужином, отец объявил, что сегодня выпадет снег; так было сказано в его газете. Но в известиях в семь тридцать этот прогноз не подтвердился. При мысли о том, что может пойти снег, мне становится жутко…

Я дошла до угла и перехожу на другую сторону, когда сзади раздается громкий крик: «Эй, Линда!» За мной огромными сердитыми шагами мчится Айк. Я оглядываюсь и вижу, как он бежит — волосы развеваются, на брезентовой куртке расстегнута молния, — и мне хочется кинуться от него наутек.

— Ты куда намылилась? Что за черт? Золотко, ты хочешь улизнуть?

Он хватает меня за руку и рывком поворачивает лицом к себе, не обращая ни малейшего внимания на человека, который проезжает мимо в машине и глядит на нас. Айк очень высокого роста, и когда он стоит передо мной, слегка нагнувшись, он похож на разгневанного отца.

— Смылась и оставила в одиночестве бедняжку Генри, за что же ты нас так обижаешь?

Генри медленно к нам приближается. У него уродливое бледное лицо, лоб нахмурен, словно ему приходится смотреть на что-то, крайне ему неприятное. Я знаю это выражение лица, и у меня оно бывает, когда какая-нибудь хромая кошка пробегает перед нашим автобусом по шоссе.

— Эй, послушай, ты мне не нравишься. Мне не нравится твоя мордочка, — говорит Айк.

Он снова издает свое загадочное «Пшшшт!» и неожиданно влепляет мне пощечину. Я вижу его руку, отлетающую от моей щеки. Он торопливо озирается, не глядит ли кто — происходит все это на перекрестке, и по той улице, которая пошире, проезжает несколько машин, — потом, решив, что действовать можно спокойно, хватает меня за шиворот.

— Ну подойди-ка, Генри, я покажу тебе, как с ними надо обращаться. Все они боятся…

Меня прислоняют к чему-то, то ли к забору, то ли к стене, и хотя бледное лицо Айка находится прямо у меня перед глазами, он меня не видит, но он трясет меня, дергает, колотит, рвет на мне пальто, свитер, юбку, и удары, которые он мне наносит, он как бы посылает куда-то вдаль, так что боль слаба, приглушена… Айк что-то бормочет, яростно меня костерит, взъерошенный Генри наблюдает молча, а потом все вокруг опрокидывается, я остаюсь на тротуаре одна, а они удирают…