Венец

Она вспомнила слова брата Эдвина, что в нынешнее время родители посвящают Богу только убогих да немощных детей или таких, которым трудно устроить хорошее замужество. Кристин знала, что ее отец и мать были людьми благочестивыми, и вместе с тем всегда только и слышала о том, что ее выдадут замуж, а когда родители поняли, что Ульвхильд на всю жизнь останется больной, то сейчас же решили, что она пойдет в монастырь…

Но ей самой не хотелось этого, она изо всех сил гнала от себя мысль, что Бог совершит чудо над Ульвхильд, если она, Кристин, станет монахиней. Она цеплялась за слова отца Эйрика, что теперь мало бывает чудес. И все-таки сегодня она чувствовала — правду говорил брат Эдвин: если бы у человека было достаточно веры, то он мог бы творить чудеса. Но она не хотела верить, она не любила так сильно Бога, Богородицу и всех святых, не хотела даже любить их так — она любила мир, она стремилась в мир и тосковала по нему…

Кристин прижалась губами к мягким, шоковым волосам Ульвхильд. Девочка крепко спала; старшая сестра поднялась было, полная беспокойства, но потом снова легла. Сердце ее истекало кровью от горя и стыда, но она твердо знала, что не хочет верить в чудеса, потому что не хочет отказаться от своего наследия — от здоровья, красоты и любви.

Тогда она попробовала утешить себя мыслью, что родители все равно ей никогда этого не позволили бы. Да и не поверили бы, что это принесет какую-нибудь пользу. Ведь она уже помолвлена, и они не захотят потерять Симона, которого так полюбили. Ей показалось, что родители изменяют ей в чем-то, раз они уж так гордятся этим зятем; и внезапно с отвращением вспомнила круглое красное лицо Симона, его маленькие смеющиеся глазки, его упругую поступь, — он прыгает как мячик, вдруг пришло ей на мысль, — его шутливую речь, которая заставляла ее чувствовать себя невежей и дурой. Совсем уж не такое большое счастье получить его в мужья и переехать всего только вниз, в Формо… И все-таки лучше уж выйти за него, чем идти в монастырь!.. Но широкий мир, лежащий за горами, королевский Двор, и графы, и рыцари, о которых рассказывала фру Осхильд, и красавец с печальным взором, который повсюду следовал бы за нею, никогда не уставая… Она вспомнила Арне в тот летний день, когда он лежал на боку и спал, а его русые блестящие волосы рассыпались по вереску — тогда она любила его так сильно, как родного брата… Нехорошо было так говорить с нею, раз он знает, что им все равно никогда не принадлежать друг другу…

Мать послала сказать из Лэугарбру, что она останется там ночевать. Кристин встала, чтобы раздеться и лечь спать. Она начала расшнуровывать платье, но вдруг снова надела башмаки, завернулась в плащ и вышла во двор.

Ночное небо, светлое и зеленоватое, простиралось над гребнями гор. Скоро должен был взойти месяц, и в том месте, где он скрывался за горою, медленно ползли маленькие тучки, и нижний край их блестел, как серебро; небо все светлело и светлело, как металл, на который ложится роса.

Кристин побежала между изгородями по дороге вверх к церкви. Церковь спала, черная и замкнутая, но Кристин подошла к кресту, стоявшему неподалеку б память того, что святой Улав отдыхал когда-то на этом месте, когда бежал от недругов.

Кристин опустилась на колени на камень и положила сложенные руки на подножие креста.

— Святой крест, крепчайшая мачта, прекраснейшее древо, мост для болящих, ведущий к прекрасным брегам выздоровления…

Казалось, что от слов молитвы ее смутная тоска расплывается, расходится, как круги по воде. Отдельные мысли, смущавшие ее, сглаживались, душа ее понемногу успокаивалась, смягчаясь, и тихая бездумная грусть занимала место горестей.

Она стояла на коленях, чутко воспринимая все ночные звуки. Ветер вздыхал так странно, река шумела в роще за церковью, а ручеек журчал совсем рядом, пересекая дорогу, — и всюду, вблизи и вдали, различала она во мраке и взором и слухом струйки текущей и капающей воды. Внизу в поселке река поблескивала белым. Месяц выглянул в просвет среди гор, влажные от росы листья и камни заблестели, и лунный свет неясно и тускло отразился от просмоленной бревенчатой колоколенки у ограды кладбища. Потом месяц снова скрылся там, где выше вздымался к небу горный хребет. Теперь небо еще больше покрылось сияющими тучками.

С дороги донеслись до нее звуки медленной конской поступи и мужских голосов, тихо и спокойно разговаривавших между собой. Кристин никого не боялась здесь, так близко от дома, где ей был знаком каждый; она почувствовала себя уверенней.