Венец

Она не знала, сколько времени тянулся этот танец, песня лилась без конца, и каждая минута казалась долгой и мучительной от тоски и беспокойства. Наконец танец кончился, и Симон снова увлек ее к столу с напитками.

Один из друзей подошел к Симону и заговорил с ним, а потом отвел его на несколько шагов в сторону, к кучке молодых людей. Тут перед нею вырос Эрленд.

— Я должен сказать тебе так много, — прошептал он, — и не знаю, с чего начать… Господи Иисусе, Кристин, что с тобой? — быстро спросил он, увидев, что лицо ее побелело как мел.

Она видела его смутно, как будто пелена воды спустилась между их лицами. Он взял со стола кубок, отпил и протянул его ей. Кристин показалось, что кубок слишком тяжел или же рука у нее словно вывернута из плечевого сустава; она не смогла поднять кусок ко рту.

— Так вот как, ты пьешь со своим женихом, а со мной не хочешь? — тихо спросил Эрленд; но Кристин уронила кубок из руки и упала вперед, прямо в объятия Эрленда.

Она очнулась, лежа на скамейке; голова ее покоилась на коленях какой-то незнакомой девушки. Ей распустили пояс и отстегнули большую застежку, скалывавшую платок на груди; кто-то хлопал ее по ладоням, а лицо у нее было смочено водой.

Она поднялась и села. В кольце окружавших ее людей она мельком увидела лицо Эрленда, бледное и больное. Сама она чувствовала такую слабость во всем теле, словно все ее кости растаяли, а голова сделалась какой-то большой и пустой; но где-то в глубине души таилась одна-единственная ясная и полная отчаяния мысль — ей нужно поговорить с Эрлендом.

И она сказала Симону Дарре, стоявшему рядом с нею:

— Мне было слишком жарко — тут горит так много свечей… И я не привыкла пить столько вина…

— Лучше тебе теперь? — спросил Симон. — Ты напугала всех… Может быть, ты хочешь, чтобы я проводил тебя домой?

— Лучше обождать, пока твои родители соберутся уходить, — спокойно сказала Кристин. — Но сядь сюда, я не могу больше танцевать. — Она хлопнула ладонью по подушке рядом с собою и протянула другую руку Эрленду.

— Садитесь сюда, Эрленд, сын Никулауса, я не успела договорить слова привета! Ингебьёрг не так давно сетовала, что вы теперь совсем забыли ее.

Она увидела, что ему гораздо труднее совладать с собою, чем ей, и ей стоило большого труда удержаться от легкой нежной улыбки, просившейся на уста.

— Поблагодарите девицу, что она все еще помнит обо мне, — сказал он заикаясь. — Я уже боялся, что она забыла меня.

Кристин помедлила немного. Она не знала, что бы ей такое сказать, что походило бы на послание от ветреной Ингебьёрг и вместе с тем могло бы быть правильно понято Эрлендом. Тут в ней поднялась горечь от чувства беспомощности в течение всех этих месяцев, и она сказала:

— Дорогой Эрленд, как вы можете думать, что мы, девушки, забудем человека, который так красиво защищал нашу честь?..

Она увидела, что слова ее подействовали на него как удар по лицу, и сейчас же раскаялась в них, но тут Симон спросил, о чем она говорит. Кристин рассказала ему об их с Ингебьёрг приключении в лесу на Эйкаберге. Она заметила, что Симону это не особенно понравилось. Тогда она попросила его пойти к фру Ангерд и спросить ее, не поедут ли они скоро домой; она все-таки очень устала.

Когда тот ушел, она взглянула на Эрленда.

— Просто удивительно, — тихо сказал он, — что ты такая находчивая — этого бы я о тебе не подумал!

— Я должна была научиться скрывать и прятаться, ты отлично знаешь это, — мрачно сказала она.

Эрленд тяжело дышал; он все еще был очень бледен.

— Тогда, значит, это так? — прошептал он. — Но ведь ты обещала обратиться к моим друзьям, если это произойдет! Бог свидетель, я думал о тебе каждый день, не случилось ли самое худшее…

— Я знаю, что ты считаешь худшим, — коротко сказала Кристин. — Можешь не бояться этого. Но мне кажется гораздо хуже, что ты не захотел послать мне ни слова привета… Или ты не понимаешь, что я хожу там, среди монахинь, как чужая, залетная птица?.. — Она остановилась, почувствовав подступающие слезы.

— Не потому ли ты сейчас проводишь время с семейством из Дюфрина? — спросил он. И это так огорчило ее, что она не могла ответить.

Она увидела входящих в дверь фру Ангерд и Симона. Рука Эрленда лежала у него на колене, совсем близко, но ей нельзя было взять ее…

— Я должен поговорить с тобою, — горячо сказал он, — мы не сказали друг другу ни одного путного слова!..

— Приходи на Крещение к обедне в церковь святой Марии, — быстро сказала Кристин, вставая, и пошла навстречу Симону и его матери.

Фру Ангерд была очень внимательна и ласкова к Кристин на обратном пути и сама уложила ее в постель. С Симоном ей не пришлось говорить до следующего дня. Он сказал тогда:

— Каким образом могло случиться, что ты передаешь приветы этому Эрленду от Ингебьёрг, дочери Филиппуса? Не прикладывай к этому руку, если между ними какие-нибудь тайные отношения!

— Между ними, вероятно, ничего нет, — сказала Кристин. — Она просто болтунья!

— И еще мне кажется, — сказал Симон, — что ты должна была бы стать осторожней и не бродить по лесам и дорогам с этой сорокой.