Венецианец Марко Поло

Ветви родового древа Поло распутать чрезвычайно трудно — дошедшие до нас факты не укладываются ни в одну схему, какую только можно придумать. Все без исключения данные, какими мы располагаем, говорят, что Марко был единственным ребенком господина Никколо от первого брака. Брат Марко, Маффео, был явно моложе его — в завещании Марко старшего, дяди, датированном 27 августа 1280 года, он назван на втором месте. Мы можем предположить что за те шесть лет, которые Никколо прожил в Константинополе, он по меньшей мере раз приезжал домой и что его сын Маффео был зачат до отъезда братьев Поло из Константинополя на Восток. Если это так, то очень трудно понять, почему Марко, рассказывая в своей книге о возвращении отца и дяди в Венецию в 1269 году, ни словом не обмолвился о брате. Помимо того, в одной рукописи говорится, что, приехав в Венецию, Никколо вторично женился и прижил с новой женой ребенка. Удовлетворительного объяснения этой загадки до сих пор никто не предложил, новых документов, которые бы пролили здесь свет, не обнаружено. А что если некий писец записал историю рождения Марко дважды и с тех пор по неведению все повторяют его ошибку?

Такие обстоятельства не дают нам права брать на веру наивное объяснение Рамузио, как и почему мессер Никколо будто бы вновь женился, пока Марко сидел в генуэзской тюрьме: «И видя, что они не могут вызволить его [Марко] ни на каких условиях… и посоветовавшись друг с другом, они решили, что мессер Никколо, который был хотя и очень стар, но, тем не менее, крепкого сложения, должен взять себе жену сам». Перед нами картина: старики Поло — стужа долгих лет уже выбелила им бороды — совещаются друг с другом точно так же, как они совещались где-нибудь на дальних дорогах во время своих прежних странствий. Подобной дружбы двух братьев, теснейшей дружбы на всю жизнь, вероятно, не знает история: не было, кажется, случая, чтобы Поло предприняли какой-нибудь шаг, пока они не сядут с важным видом вместе и не посоветуются. Такими мы видели их в Константинополе, когда они обдумывали свой отъезд на Восток, так их представил нам добрый Рамузио и сейчас, на склоне их лет: для нас, уже знакомых с братьями Поло, это вполне привычно. Рамузио безоговорочно верит в «крепкое сложение» старика Никколо, ибо он говорит дальше: «Итак, он женился, и по истечении четырех лет у него было трое сыновей: один Стефано, другой Маффео и третий Джованнино».

Мы уже видели, что Маффео родился до 27 августа 1280 года. Что же касается Стефано и Джованнино, то, увы, если существующие документы не лгут, они, подобно сыну Глостера[101], «не зачаты в законных простынях»: старший их брат, Маффео, в своем завещании от 31 августа 1300 года завещает деньги «моим побочным братьям Стефано и Джованнино». А блестящий переводчик и комментатор Юл заявляет: «Вполне возможно, что они родились в результате какой-нибудь связи, возникшей во время долгого пребывания в Катае, хотя, естественно, их участие в обратном путешествии и не увековечено в прологе книги Марко». Орландини[102] идет еще дальше, утверждая, что «они определенно родились на Востоке». В завещании Маффео-старшего их мать названа Марией, а другие источники говорят, что даже младший из них, Джованнино (или Джованни), родился до 1291 года.

Итак, несмотря на смелую попытку Рамузио приписать старику Никколо великие доблести, последний должен быть освобожден от подозрения в женитьбе после возвращения с Дальнего Востока в 1295 году или в наличии отпрысков от этого предполагаемого брака. Можно только думать, что Джамбаттиста Рамузио, наткнувшись на имена трех братьев путешественника и не найдя никаких документов, чтобы объяснить, откуда эти братья появились, принял или изобрел версию, более или менее правдоподобно включающую этих братьев в семейство Поло.

Выйдя из генуэзской тюрьмы, мессер Марко Поло приехал к отцу и этим странным образом подобравшимся трем побочным братьям. То ли еще во времена плена Марко, то ли вскоре после его освобождения Поло приобрели дом в приходе Сан-Джованни Кризостомо, и здесь Марко на какое-то время поселился, ведя спокойный образ жизни и стараясь восстановить все то, что было оборвано в роковой день, когда его захватили генуэзцы.

После пяти лет плена Венеция, должно быть, показалась Марко истинным раем, тихим убежищем, где можно было отдохнуть и оправиться от всего того, что пришлось ему видеть и перенести и на корабле и в темнице. Рукопашные схватки на море, кандалы, грязь, блохи, прогнившая вода и пища, эпидемии, ужасное зрелище смерти — вот что было у него позади, если не считать светлых, благословенных часов труда над книгой, когда под быстрым пером Рустичелло груда плотных пергаментных листов росла и росла прямо на глазах. И вот теперь его повесть написана, она при нем, здесь, в Венеции. Марко бродил по набережным и мостам, подолгу глядел на море, на корабли, которых было в гавани всегда множество.