Венецианец Марко Поло

Несмотря на то что мессер Марко был венецианцем, все эти события мало его трогали и были далеки от его интересов и стремлений. Война не представляла для него ничего нового. За долгие годы, проведенные в Азии, он видел и внезапную смерть, и битвы, и осады, видел всеобщую кровавую резню, погромы и грабежи, — лихорадочные усилия земляков его почти не волновали; из последующего станет ясно, что он с головой был поглощен тогда своими личными делами. По-видимому, жизнь на Риальто и в своем собственном доме скоро наскучила Марко, и он мечтал о какой-нибудь перемене. Снова и снова рассказывал он повесть о своих скитаниях. Не раз он показывал гостям и свои диковины — и шерсть яка, и саговую муку, и «засушенную голову и ноги (кабарги), мускус в мускусном пузыре» и многое другое. Свободные часы он заполнял тем, что старался вырастить растения, семена которых привез из путешествия. Дело не клеилось, и он печально признавался в этом, говоря о бразильском дереве («саппан», колючее дерево, дает красную краску): «Скажу вам по правде, что мы привезли эти семена в Венецию и посадили их в землю; и, сказать вам, они даже не взошли. Это потому, что здесь холодно».

Скоро все эти развлечения потеряли в его глазах всякий интерес, венецианские торговые и общественные дела казались ему все скучнее. Ему уже приелась однообразная жизнь у каналов и лагун, сделки с мелкими торговцами, убогие разговоры о местных событиях и семейных скандалах. Он все больше и больше раздумывал и мечтал о былой привольной жизни в тех странах, где восходит солнце.

По каким-то неведомым нам причинам Марко не женился по приезде в Венецию, хотя ему давно уже перевалило за сорок. Может быть, в далеком Катае у него осталась жена или красивая, с миндалевидными глазами, возлюбленная. Мы знаем, что отец Марко отнюдь не чурался женщин на Дальнем Востоке: когда в 1295 году трое путешественников возвратились в Венецию, с ними было два внебрачных сына Никколо — Стефано и Джованнино. Что же касается самого Марко, то о его любовных делах мы ничего не знаем, в книге его об этом нет ни малейших намеков. Ведь, в конце концов, Марко составлял описание стран Азии, а не автобиографию. Жил он в Венеции, согласно имеющимся записям о роде Поло, с отцом, мачехой и единокровными братьями.

После того как венецианцы вдоволь наслушались Марко, им стали надоедать и его воспоминания и его постоянные разговоры о том, с каким размахом идет жизнь на Востоке и как велики его богатства, если сравнить это с серой жизнью Венеции и ее скудеющими богатствами. Венеция — если говорить об одном свободном населении — была не так уж многолюдна, и скоро о приключениях Марко прекрасно знал весь город из конца в конец. И вот люди начали избегать его — ведь иначе придется выслушать еще одну небылицу о Востоке. Многие земляки Марко не скрывали своего скептического отношения к его рассказам, считая, что по большей части он, обладая на редкость богатым воображением, все измышляет.

Для Марко оставался один выход — действовать и действовать, заглушив таким образом свои думы. Ощущать, как под тобой вздымается палуба корабля, вдыхать соленый воздух муссона, с утра до вечера сидеть на верблюде или ослике, править полудиким монгольским конем, грезить, чувствуя мерное покачивание паланкина, спать в открытой степи прямо под звездами, когда тебе и глаза и ноздри щиплет дымок от костра, где горит сухой коровий помет, наблюдать многоцветный калейдоскоп китайской жизни, быть придворным у самого могучего в мире государя, наслаждаться роскошью и почестями, которые оказывают его высоким слугам, — вот какие мечты и желания не оставляли Марко ни днем, ни ночью.

Родичам Марко и его знакомцам на Риальто и площади святого Марка все это казалось и странным и смешным. Они не могли понять, почему безразличен Марко к борьбе Венеции с Генуей, почему он всегда заговаривает об одном и том же, как только вокруг него собираются люди. Но разве они что-нибудь знали о захватывающих приключениях на суше и на море, разве они понимали, как волнуют кровь далекие зовы, — они, всю жизнь прожившие на узеньких извилистых каналах, в угрюмых, высоких домах старой Венеции? При мысли о том, что он может бежать от этой невыносимо скучной жизни и вновь окунуться в пучину опасностей и приключений, которые с ранней юности стали его стихией, Марко прямо-таки ликовал — перед ним после унылых сумерек вновь засиял бы дневной свет.

И вот он уже готовит торговое плавание и в намеченное время выходит в море, на этот раз один, без отца и дяди, оставшихся в Венеции. Когда его вооруженная галера миновала ивняковую изгородь, защищавшую набережные Венеции от разрушительных волн прибоя, Марко почувствовал себя наконец самим собой, прежним Марко Поло. Опять он плывет в открытое море, опять будет торговать, встречать новых, незнакомых людей, искать новые земли, идти навстречу новым приключениям, которые так радовали его сердце. Марко был из тех людей, вся жизнь которых — поиски неведомого. И сами эти поиски куда важнее для них, чем результаты поисков.