Лакей покинул комнату, а Бьянка вернулась к своим упражнениям. Глупо было ждать, что Филиппо вернется вот так скоро, однако он обещал вернуться сразу же после окончания обсуждения. Она почти не видела его с тех пор, как приехала с сестрой Джаккоминой. Они обедали с ним, и, хотя в основном говорила только монахиня, Бьянка знала, что его взгляд только и скользил по ее лицу, волосам, изгибам тела так, что она чувствовала себя едва ли не голой. В его непокорном взгляде было что-то пугающее. Теперь она поняла, что он напоминает ей льва на привязи, который прикладывает все силы, чтобы схватить ее, словно львы святого Марка, разбросанные по всей Венеции, которые были такими же свирепыми, как и он. Интуиция подсказывала, что брак охладит этот пыл. Но достаточно было вспомнить его нежность, пьянящие ласки, чтобы понять, что он всегда будет лелеять ее. Ее щеки заалели. Она настолько отдалась чувству любви, что была готова оставить все, что у нее было, что она любила, в прошлом ради него, если понадобится.
Как ужасно она играла! В голове бродили мысли совсем не о занятиях. Все те желанные слова, что говорил ей Филиппо, когда целовал и обнимал ее, перед тем как пойти во Дворец дожа, казалось, плясали у нее перед глазами на нотных листах. На сегодня достаточно.
Она уложила флейту в футляр и собрала ноты. Потом пошла в библиотеку, где сестра Джаккомина читала огромный том на латыни.
— Что мне делать? — спросила Бьянка.
Монахиня помахала рукой, не отрываясь от книги.
— Садись, дитя. Подожди минуту, я дочитаю до конца абзаца.
Но конец абзаца давно был позади, а монахиня все еще увлеченно читала. Когда же она перевернула страницу и продолжила читать, Бьянка стала играть ручкой и тяжело вздохнула, ожидая распоряжений. Как утомительно было сидеть здесь, ничего не делая. Мысли перенесли ее к маскам в комнате Слоновой кости, и любопытство захлестнуло ее. Она знала о секретности заказов для важных персон. Элемент неожиданности всегда должен присутствовать на карнавальных балах, не говоря уже о совершенной анонимности, которую обеспечивала владельцу никем не виденная маска.
В прошлом она, как и все девушки Пиеты, наблюдала карнавалы со стороны, но в будущем она будет частью всего этого — дикого празднования, ужина при свечах в гондоле с разливающимися вокруг серенадами, танцами на площади Святого Марка, шутками и беспечными поцелуями. Она станет наблюдать за фейерверком не из окна, а с улицы увидит, как небо над ней освещают тысячи разноцветных звездочек.
Филиппо не будет против того, что она увидит его новые маски. Она зайдет в комнату Слоновой кости и одним глазком взглянет на них. А может быть, она наденет одну из масок, а он придет и увидит ее в ней. Он же говорил, что бы она, его маленькая лебедь, ни делала, он будет только счастливее, а ведь это забавно.
— Я в комнату Слоновой кости, — сказала она.
Сестра Джаккомина наобум ответила:
— Как мило.
Бьянка вздохнула. Когда монахиня читала, разговаривать было так же бесполезно, как с глухим. Она вышла из библиотеки и направилась в комнату Слоновой кости. Когда она вошла, комната была пуста, но она сразу заметила оставленную на кресле блестящую маску, придававшую дому ту атмосферу, которую она ощущала раньше. Это была украшенная драгоценностями ревущая морда венецианского льва. Клыки были серебряными, а грива, которая будет ниспадать с головы Филиппо, — из позолоченных шнурков, сияющих и переливающихся. Другая маска на соседнем кресле была не менее драматичной: грозное лицо, выкрашенное в алый цвет, обрамленное крыльями из перьев, взмывающими ввысь. Она даже не могла представить, какие же, должно быть, живописные костюмы наденут к этим маскам.
Затем Бьянка увидела разложенные на софе три женские маски: одна голубая на глаза, другая сапфировая, а третья походила на алую крылатую маску. Все три были для нее! Она подбежала к софе, схватила одну и приложила к лицу, глядя на себя в зеркало. Голубая подчеркивала голубизну ее глаз и прекрасно сочеталась с жемчугом. Какой у Филиппо экстравагантный вкус! Маска потемнее была еще прекраснее, с легкой вуалью, создававшей невесомую дымку над нижней частью лица. Но алая! Она ликовала и радовалась, ведь когда она наденет ее, они с Филиппо будут идеально дополнять друг друга.
Вернувшись к первой маске, она услышала легкий шорох в красной, словно там была бумага. Естественно, такой мастер, как синьор Савони, не допустит, чтобы в подкладке его масок оставалась бумага. Она пощупала маски, но ничего не нашла в них. Тогда она увидела маленький ярлычок с эмблемой на красной маске. У нее был с собой нож для бумаг в кармане, и она распорола швы. Вынув оттуда маленький клочок бумаги, она сразу же узнала почерк своей крестной. Записка была краткой. Она была адресована Елене и говорила о том, что Мариетта и ее друзья волнуются за нее и пытаются найти ее. Завершалось послание просьбой не падать духом.