— Это конец вашего побега, синьорина, — безжалостно констатировал он. — Но ничего страшного — очень многим молодым чужестранцам кровь ударяет в голову, стоит им оказаться в Венеции, но, снова оказавшись в родных стенах, они быстро приходят в себя. И ваше счастье, что нам удалось подслушать, как вы строили планы побега этой ночью, и даже если бы эта женитьба состоялась, брак был бы незамедлительно аннулирован во Франции. Вам следует благодарить судьбу, что вас избавили от подобного унижения.
— Вы не имеете права арестовывать Аликса! Он не преступник! Анри его освободит!
— Анри тоже под надежным присмотром, он сидит в лодке, которая доставит нас на материк. А вам я советую вернуться в Оспедале, причем как можно скорее. Все кончено!
Сказав это, он изо всех сил толкнул ворота от себя, и Мариэтта от этого удара упала на землю. Когда она с трудом поднялась, его уже и след простыл в толпе ликующего карнавального люда.
Она уселась на каменную скамеечку и безутешно заплакала. Неужели ее Аликса будут держать, как преступника, со связанными руками или в кандалах до самого Лиона? А как еще удержать его и не позволить ему сбежать и вернуться за ней? А если это так, оставалось лишь ждать письма от него, которое он сможет послать ей, лишь оказавшись в Лионе. Но имени его нет в списках тех, от кого ей дозволялось получать корреспонденцию. В ней рос страх, совладать с которым она была не в силах. Его источник ей понятен — казалось, что им с Аликсом больше не суждено встретиться. Она вспомнила тот эпизод, который произошел с ними на карнавале, когда она впервые по-настоящему убедилась в том, что Аликс любит ее, и тогдашнюю шутливо брошенную фразу о том, что они повязаны воображаемой полоской серпантина с карнавала. Может, это было всего лишь иллюзией, впрочем, иллюзий оказалось больше чем достаточно. «Венеция пленила меня, продала в рабство, — подумала Мариэтта, — и это рабство навек».
Она не помнила, сколько просидела так на холодной скамеечке во внутреннем дворике палаццо Кучино. Заключительный залп карнавальных ракет не сумел вывести ее из состояния отрешенности. Она не услышала и звона колоколов Базилики, возвестивших о наступлении Великого поста и завершении карнавала. До самого рассвета девушка не поднимала головы, а подняв, внезапно сообразила, что ночь на исходе.
Мариэтта вскочила, смахнув слезы с ресниц, и бегом бросилась искать гондолу. Карнавальный мусор многоцветным ковром лежал под ногами, последние гуляки в пестрой одежде, выглядевшей нелепо в свете наступавшего дня, разбредались по домам. Те из них, которые еще не протрезвели, усаживались у колоннад или просто валялись среди пестрого мусора, как большие куклы-марионетки, которых неизвестно почему сняла со своих нитей рука неведомого клоуна. Как и раньше, гондольер отвез ее к ученику пекаря, под мост. И тот, как всегда, помог ей незаметно проникнуть в Оспедале. И Мариэтту никто не обнаружил, когда она пробиралась в свою комнату.
Увидев подругу за завтраком с опухшим пепельно-серым лицом, Элена посмотрела на нее непонимающим взглядом, боясь даже спросить, что произошло. Понятное дело, ее вид привлек внимание сестры Джаккомины, которая тут же подбежала и обеспокоенно всплеснула руками.
— У тебя такой ужасный вид, Мариэтта! Что с тобой? Ты, должно быть, чем-нибудь отравилась. Нет-нет, ничего не говори, я и так все вижу. Бедняжка, наверное, ночью ты ни на минуту не сомкнула глаз! Иди сейчас к себе и приляг, отдохни. Позже я принесу что-нибудь легкое из еды.
Тут же вмешалась Элена:
— Я это сделаю, матушка.
Мариэтта поблагодарила монахиню за. участие и предоставившуюся возможность рассказать обо всем Элене.
Худшего дня рождения Луизе не доводилось пережить. Все события представлялись ей цепью сплошных кошмаров, начиная с того момента, когда Аликс впервые обратился к ней за помощью в его легкомысленном романчике. До нее доносились голоса прислуги, готовившей большой зал к празднику. Пройдя в салон, Луиза уселась на любимый диванчик, где еще недавно ей пришлось выслушать Аликса, лице которого сияло любовью. Двери маленькой часовни, сегодня утром распахнутые настежь, позволяли видеть единственный аналой, стоявший перед позолоченным алтарем, а в тот день, когда Аликс исповедовался о готовящемся побеге, они были закрыты. Аликс еще поцеловал ее в знак благодарности за будущую помощь. Когда он ушел и его шаги на лестнице затихли, она поднялась и подошла к окну, чтобы посмотреть, как он будет садиться в гондолу. В это время двери часовни открылись, и Луиза увидела маркизу де Герар. Она пристально смотрела на свою внучку:
— Луиза, я все слышала.
Луиза восприняла эту фразу со странным облегчением.
— Я не знала, что ты молишься, бабушка.
— А я то думала, что это у вас с Аликсом что-то происходит.