Венецианские сумерки

Но она почти дошла до той точки, когда чувствуешь, что проживаешь некий сюжет и настолько в него внедрился, что поворачивать назад поздно, даже если захочешь. Сюжет возобладал, и ей не оставалось ничего иного, как идти дальше. Маленькую девочку пробудила ото сна печальнейшая музыка на свете. Она поднимается с плетеного кресла, следует за музыкой как за путеводной нитью, а та приводит ее сюда, в этот дворик, полнящийся мягким утренним светом, и иного не дано.

Часть четвертая

Глава десятая

Волна жарких ночей середины лета прокатилась над городом, окутала его. Окна гостиной были распахнуты настежь. Сидя на кушетке с пустым стаканом из-под граппы в руке, Люси обернулась к Фортуни; рукава его были закатаны, и она вновь заметила крепость его сложения, силу предплечий. Она улыбалась улыбкой человека, который держит что-то в секрете, но вот-вот готов его раскрыть. Фортуни, сидевший в привычном кресле напротив нее, ответил на ее взгляд; на его лице было написано приятное недоумение.

— О чем вы? — спросил он.

Люси ухмыльнулась, закрыла глаза, снова открыла их, бросила на Фортуни изучающий взгляд, затем все же не выдержала:

— Вы, конечно, не помните, но я однажды вам писала.

Недоумение уступило место замешательству.

— Писали? Когда?

— Много лет назад, — рассмеялась Люси. — Я тогда еще в школу ходила.

Все еще погруженная в воспоминания, она плеснула себе еще граппы и снова рассмеялась. Уставив глаза в пол, медленно покачала головой:

— А у меня ваши пластинки лежали. И фотография тоже.

Она подняла голову. Фортуни сидел, словно застыв.

— Фотография?

— Она была на конверте вашей пластинки.

— И вы ее хранили? — Черты его расслабились, расплываясь в улыбке.

— Да.

— Сколько же вам было?

— То ли тринадцать, то ли четырнадцать. Точно не помню.

Люси соврала. Она прекрасно знала, какой был год, какой день.

— И вы написали письмо?

— Да. Чуть позже.

— Смелый поступок.

— Верно.

Фортуни оживился:

— И я ответил?

— Да. — Она рассмеялась.

— Вот и ладно.

— Я вас так и не поблагодарила.

— Не за что.

Тогда Люси описала фотографию, и Фортуни снова рассмеялся.

— Ах эта! — фыркнул он. — Снято в Риме. Забыл когда.

— В шестьдесят втором, — усмехнулась Люси.

— Это был кошмар. Все друг друга раздражали. — Он махнул рукой. — Но почему вы писали?

Люси опять усмехнулась, но про себя.

— Я воспроизводила одну из ваших пьес.

— Какую же?

— Теперь и не упомню. Но вы так хитро играли, и я не поняла, в чем штука, вот и спросила вас.

— И я не сказал, — улыбнулся Фортуни.

— Не-а.

— Дерзкий вопросец. — Фортуни явно развеселился.

Оба замолчали. Легкий ветерок влетел в распахнутые окна полуосвещенной гостиной. Люси откинулась на кушетке, перешла почти на шепот, как на исповеди:

— Я сохранила то письмо.

Фортуни немного помолчал, затем встал с кресла.

— Беда людей вроде нас, — пробормотал он еле слышно, — состоит в том, что никто не осмеливается к нам приблизиться.

Что она хотела тогда этим сказать? Что это было: приглашение или вызов?

Люси смотрела, как он нагнулся над сервировочным столиком. Его серебристые волосы неплохо было бы подстричь, и на какое-то мгновение она представила, как рукой зачесывает их назад, говоря ему, что следует вовремя вспоминать о парикмахерской. И в тот же миг перед ней мелькнул молодой Фортуни, самоуверенный виолончелист, знаменитость. Фортуни-любовник. Она слышала, что за многие годы у него было немало романов и жил он всегда без оглядки на возраст. И, глядя на него, она мало-помалу поняла, что хотя влюбилась она в фотографию молодого Фортуни, но теперь ее влечет к себе Фортуни, что стоит перед ней, — умудренный годами, с отпечатком опыта в чертах. Она задумалась, почему это так, и тут он вдруг поднял голову и уловил любопытство в ее взгляде.

Он улыбнулся, а потом, словно бы в ответ на немое приглашение, подошел и присел на кушетку. Он долго молчал, только делал крохотные глотки из своего стакана и пристально смотрел в темноту за окном. Люси не отводила от него глаз. Фортуни словно застыл — похоже, принялся медитировать, гоня от себя прочь ненужную путаницу дневных мыслей и сосредоточившись на том, что услышал от Люси. Ничего не имея против тишины, Люси стала разглядывать развешенные по стенам картины, декоративное стекло, и внимание ее настолько поглотил портрет молодой женщины, одетой в стиле сороковых годов, что она почти позабыла о присутствии Фортуни.