Венецианский бархат

Глава третья

…Брачные узы соединяют все создания. Взгляните на быков, что покрывают своих жен мощными бедрами, Блеющих овец, что забиваются в прохладную тень вместе с баранами, Или на озеро, звенящее от гортанного любовного клекота лебедей. Богиня любви запрещает певчим птичкам Закрывать свои клювы. Соловей выводит свои трели на тополе, Выражая в музыке саму сущность любви…

Свадьба прошла слишком быстро. Слова были сказаны раньше, чем вы ощутили их вкус на губах. И ваша душа не успевает вслед за ними, заходясь в крике.

– По-одождите! – взывает она. – Подождите! Я еще не знаю, куда пристроить это событие в своем сердце. Оно может разорваться.

Итак, мы наконец-то обвенчались в Сан-Джакометто в десять часов утра. Церемония была скромной и быстрой. С моей стороны пришли отец и мать; со стороны моего мужа – только Иоганн и его новая жена Паола. Она должна стать моей подругой (хотя я не представляю, как смогу подружиться с ней, потому что Паола покрывает лицо лаком, так что выражение его разобрать невозможно). И еще писец Фелис Феличиано, который оделся так пышно, словно сам был женихом.

Acqua alta[61] засвидетельствовала нам свое почтение. В обморочной сырости полузатопленной церкви Иоганн надрывно кашлял на протяжении всей церемонии. Мне это совсем не понравилось, потому что каждый новый приступ кашля кровного родственника заставлял моего супруга тревожно морщиться. А Паола, похоже, ничего не замечала, ни разу не предложив Иоганну помощь или хотя бы носовой платок.

Я оглянулась назад, на открытый вход церкви. Снаружи ворковали сизо-черные, как виноград, голуби, а над рыночными лотками, словно свадебные знамена в лучах яркого солнца, поднимались красочные запахи всевозможных специй.

Когда приходит время сказать самые важные слова в жизни, вы говорите мало. Вы просто вслушиваетесь в чужие слова о Боге, престоле, столах и домах, повторяя: «Да, согласна» и «Да, беру», – а потом произносите свое имя и его, и все кончено, и закон соединил вас на всю жизнь.

А потом вы стоите, немая и растерянная, на собственном празднестве, а все вокруг поздравляют вас, но их auguri[62] доносятся до вас, словно с дальнего конца подземного туннеля, пока наконец вы (к счастью) не удаляетесь в комнату, где ваша плоть сливается с его плотью.

Я благодарю Господа за это.

Во рту у меня всего лишь простой язык, но, говорю вам, наша любовь заставляет звезды светить днем. Эта любовь идет на ходулях и достигает небес… и хотя завершается каждый акт любви всегда одинаково, но великолепие и пышность его исполнения неизменно разнятся, словно рассвет и закат.

Отныне мы неразделимы. Даже когда он уходит на работу, а я начинаю заниматься женскими делами, нам достаточно хотя бы на мгновение закрыть глаза, чтобы почувствовать себя вновь в своей постели, и весь день складывается, словно коробка, ведя нас навстречу друг другу с разных концов города.

Делать быстрые книги совсем не просто. Я точно знаю, что труднее всего заставить работать мужчин нашего города, настолько они любят дремать и предаваться мечтам. Большинство товаров сами плывут к нам по морю, от нас не требуется ровным счетом никаких усилий, необязательно шевелить и пальцем, не говоря уже о руке. Словно у анемоны, цветущей под водой, все необходимое само течет к нам в рот!

Словом, то, что мужу удалось найти работников, которые до зарезу ему нужны, можно счесть не иначе как благословением Божиим: иногда мне кажется, что он должен создать здесь, в Венеции, маленький немецкий мир, который тикает безостановочно и ровно, словно заморские часы.

* * *

Новое искусство механического книгопечатания требовало человеческих рук.

Венделин и Иоганн пошли по улицам Венеции, заходя в выставочные залы, мастерские, книжные лавки и студии в поисках нужных людей, которые могли бы им помочь.

В определенном смысле новое печатное дело почти ничем не отличается от прежнего, порождавшего рукописи: сначала приходит идея, которая потом наполняется содержанием. Поэтому Венделин и Иоганн принялись искать редакторов. Причем, зная о тщеславии ученых-схоластов, братья настаивали на том, что им требуются лишь те, кто способен отбирать утонченные и изысканные манускрипты, исправлять накопившиеся ошибки переписчиков и сочинять заманчивые и привлекательные вступления, равно как и рассыпаться в цветистых благодарностях будущим благородным покровителям.

К ним хлынул поток соискателей, из числа которых они отобрали Джероламо Скуарцафико, запойного приверженца классицизма, и филолога Джорджио Мерулу.