Венецианский контракт

Тимурхан привык к потерям. Он встретил женщину, которую любил и которая любила его, и потерял её из-за отца нынешнего султана. Он посвятил себя мореплаванию, возвысился после битвы при Лепанто и потерял свой флот. Единственное, что он сумел удержать в своей жизни, – это Фейра, и вот теперь ему предстояло лишиться и её. Какая ирония судьбы! Когда родилась его дочь, он поклялся в верности Селиму и его наследникам в обмен на то, что ему позволят забрать её к себе и воспитать в этом городе. Эта клятва и привела его сюда, в этот зал, чтобы ввязаться в то, что навсегда разлучит его с Фейрой. Наконец, он заговорил, задав один-единственный вопрос, который мучил его.

– О свет очей моих и радость сердца моего, что будет с Фейрой?

– А, с твоей умненькой дочкой. Да, очень умненькой, – произнес султан, вспоминая, что говорил о ней кизляр-ага. – Она знает больше, чем следует.

Тимурхан поднял руку, словно отражая удар.

– Повелитель, я знаю, она слишком усердна в учении, но если бы вы, по вашей доброте, позволили ей остаться здесь и служить вашей матери…

Султан перебил его.

– Моя мать выбрала, на чьей она стороне в этой войне, так что твоя дочь ей больше не понадобится.

– Но…

– Успокойся. Я не возражаю против врачебных познаний твоей дочери, которые могу только одобрять. Право, ученая жена – ценное приобретение. Но она также красива, хотя, как я заметил, всеми силами скрывает это.

– Что вы хотите сказать? – в ужасе спросил Тимурхан.

– Я хочу сказать, что в знак признательности за твое служение моей империи я лично позабочусь о ней. Я решил оказать Фейре великую честь и взять её в жены в гарем в качестве моей кадины.

Ловушка захлопнулась. Как мог Тимурхан открыть султану, что Фейра его сводная сестра, а он сам, смиренный морской капитан, когда-то делил ложе с его матерью? Его казнили бы на месте, и Фейру ждала бы не лучшая участь. Должен ли он поклониться и принять оказанную честь, отправиться в смертоносное плаванье и смириться с тем, что Фейра будет цела и невредима, но ей придется каждый день терпеть домогательства брата?

Выбора не было. Он поклонился.

Султан смотрел, как он идет к двери, и улыбался. Тимурхан недооценил его, как и многие другие. Фейра была не единственной, кто знал то, чего ему знать не полагалось.

Ему было известно, что Фейра его сестра, но это султана не беспокоило.

* * *

Тимурхан шел по дворам Топкапы, понимая, что не вернется сюда никогда. Проходя мимо гарема, он задумался, как часто делал, там ли она. Для его глаз дверь была закрыта – всегда, и её охраняли черные евнухи.

Но не сегодня.

Наружные двери оказались распахнуты и внутренние тоже. Скрепя сердце, словно один только взгляд мужчины считался вторжением в этом месте, он заглянул в двери через небольшой дворик, за которым были настежь открыты другие двери. За этими вторыми дверями на подушках возлежала женщина. Она была недвижна, кожа её потускнела, и казалось, что она умерла. Но когда он взглянул на неё, она открыла глаза – глаза цвета моря.

Внезапно он вернулся на двадцать один год назад, в тот день, когда эти глаза околдовали его на маскараде на Паросе. Эти глаза приковали его к себе, заставив похитить ту, которой принадлежали, галопом домчаться до его корабля и увезти её в Константинополь. Теперь он снова видел эти глаза, в последний раз. Осознав, что это конец, а не начало, он отвернулся.

Глава 5

Сейра никак не могла вспомнить, что они ели на ужин тем вечером.

Она приготовила ужин и зажгла медные лампы, когда зашло солнце. Пробуя еду, она не чувствовала вкуса.

Снова и снова Фейра обдумывала пути, открытые для неё. Она могла рассказать обо всем отцу и не сдержать слова, данного умирающей матери. Или могла сохранить тайну и ничего не говорить. Так ничего и не решив, она заняла свое место за столом – напротив отца. Единственное, в чем она была уверена, – она не уедет из Константинополя. Если её мать скончалась, а отец собирается покинуть её, этот город – единственное, что у неё остается.

Фейра внимательно смотрела на Тимурхана. Он казался рассеянным. Она взглянула на его лицо, загорелое и обветренное за четыре десятка лет, проведенных в море, – бороду, смазанную маслом на заостренном кончике и уже испещренную седыми волосками, янтарные глаза – точь-в-точь такие, как у неё. Он сидел на своем привычном месте, во главе отполированного стола, перед решетчатым окном, которое бросало на него узорчатые отблески. Он молчал и тоже мало ел.

Фейра уважала отца, была послушна ему, как подобает всем примерным дочерям; она любила его и, что намного важнее, хорошо относилась к нему. Но все же она немного побаивалась его.