Венецианское завещание

Собираясь с мыслями, Дайнека молчала, а потом неожиданно для себя разоткровенничалась. Она рассказала о смерти бабушки, о том, что произошло с Костиком, а потом с ней, и о той грустной истории, которая случилась сто лет назад. Даже пересказала все письма, она их помнила наизусть.

– За два дня… – Фима высморкалась в платок. – План… по слезам и соплям… мы перевыполнили.

Глава 52 Портрет обугленной розы

Старинная дверь распахнулась, и они оказались в комнате Николая Бережного.

– Заходи, Фима, не бойся.

– Неужели сто лет?

– Мне тоже не верилось. – Дайнека огляделась. – Вот здесь все его работы. В России почти ничего не сохранилось, только одна картина выставлена в Третьяковке. Называется «Венецианские видения», но я никогда ее не видела.

Дайнека остановилась посреди комнаты и оглянулась на Фиму:

– Посмотрим? Знаешь, у меня руки трясутся.

– Я тоже волнуюсь, – ответила Фима.

Дайнека аккуратно сняла ткань, которая укрывала картины. Стараясь не трясти ею, передала Фиме, и та сложила ветхие лохмотья в углу комнаты. Осторожно, опасаясь повредить, Дайнека выдвинула первую с края картину. Она оказалась не слишком большой, ее можно было рассматривать, удерживая перед собой в вытянутых руках. Покрытое масляными красками полотно хорошо сохранилось, и только в некоторых местах небрежной паутинкой разбежались по поверхности мелкие трещинки.

Глядя на картину, Дайнека узнавала главную набережную Венеции. Она была многолюдна и залита солнечным светом. Под белоснежными кружевными зонтиками прогуливались дамы с кавалерами. Собака непонятной породы, мальчик, рисующий красками. Неожиданно для себя она заметила, что улыбается. Чувствовалось, что для художника это было счастливое время.

– Тысяча восемьсот девяносто девятый… – услышала она голос Фимы. – Здесь, на обороте, указана дата.

– Он только что приехал в Венецию, это одна из первых его работ. – Дайнека поставила картину к стене, отошла подальше и внимательно посмотрела на нее еще раз. Потом потянула на себя следующую картину. Она оказалась слишком большой, без помощи Фимы было не обойтись.

– Фима…

– Подожди, я сейчас.

Обернувшись, Дайнека увидела, что та стоит у портрета. Она подошла и остановилась рядом.

– Николай Бережной.

– А это кто? – спросила Фима, указывая на второй портрет.

– Баронесса Эйнауди.

– Ясно… – Фима грустно кивнула и отвернулась.

Очень бережно они вытащили на свет огромную картину и поставили ее к стене рядом с первой. Отступив на несколько шагов, молча разглядывали ее.

Пестрая лодка, привязанная к причалу, фигурки грузчиков, перетаскивающих корзины куда-то в глубь темного проема открытой двери. Стена, по-венециански обшарпанная. Рядом с дверью открытое окно, а в нем – улыбающееся лицо пышнотелой итальянки. Навалившись грудью на подоконник, она смотрит на мальчика лет восьми, который сидит на дощатом мостке, свесив ноги в воду канала.

Дайнека улыбнулась. Эту сцену можно увидеть в Венеции и сейчас. Те же лодки, и корзины те же. Она подошла ближе, посмотрела на заднюю поверхность холста и прочитала: «1899 г.».

– Какие веселые лица, здесь он был счастлив. – Фима, улыбаясь, разглядывала картину.

– Давай посмотрим еще… Вот эти… – Дайнека прошла в другой угол и без труда вытащила небольшое полотно.

С портрета на нее глядели старческие слезящиеся глаза. Лицо в глубоких морщинах, длинный нос. Нахохлившийся старик в черной одежде был похож на унылую ворону.

– Девятьсот первый год, – прочла Фима.

– Вижу, – задумчиво отозвалась Дайнека.

– А это портрет цветка…

Дайнека собралась поправить подругу, сказать, что это натюрморт. Но, взглянув на крошечное полотно в руках Фимы, поняла, что та выразилась предельно точно.

Это был именно портрет. Портрет цветка с характером и судьбой. На прямом стебле с шипами засохшая темно-красная роза казалась печально склоненной головкой прекрасной дамы.

– И эта картина тоже о ней…

– О ком?

Вместо ответа Дайнека перевела взгляд на изображение Екатерины Эйнауди.

На полу вдоль стен выстроились картины. Глаза у Дайнеки сделались совсем больными.

– Фима, ну как же не выставить все это… посмотри… Я должна… должна сделать все для того, чтобы показать эти картины людям!

– Я пойду, прости, мне нужно идти. – Фима быстро вышла из комнаты. Ее шаги удалялись и, наконец, затихли в конце коридора. Не заходя в номер, Фима ушла.

Дайнека подошла к столу, на котором находились коробки с красками. Она задержала взгляд на портрете Николая Бережного. Ей казалось, что теперь она видит старого знакомого. Посадка головы, крепкая шея, могучий торс, даже черты лица определенно кого-то напоминали.

Под портретом стояла небольшая, украшенная чеканкой шкатулка. В прошлый раз она так и не заглянула в нее. Дайнека открыла ее. Там лежало одно нераспечатанное письмо, адресованное Николаю Бережному.

Не мешкая, Дайнека вскрыла его.

1901 г. Декабря 12. Венеция.

Милый Николай Михайлович!