Венеция. История от основания города до падения республики

Мы не знаем, действительно ли он произнес приписываемую ему крайне циничную фразу, которая вынесена в эпиграф этой главы; но в то время мало кто из итальянцев удивился бы, услышав ее. Новому папе было тридцать семь лет. Он был чрезвычайно богат и влиятелен (его семья после восемнадцатилетней ссылки вновь заняла высокое положение во Флоренции по решению конгресса 1512 г. в Мантуе) и демонстрировал куда большую склонность к роскоши, чем его отец Лоренцо: процессия по случаю его коронации превзошла все подобные мероприятия даже по римским меркам. Однако он был мирным человеком и искренне ужаснулся при виде резни, свидетелем которой стал в Равенне; мир был благословением, которого страстно желали римляне – и священники, и миряне. Венецианцы тоже не могли желать большего. Дож Лоредан немедленно отправил посла с поздравлениями папе по поводу его избрания, а вскоре прислал ему официальное приглашение присоединиться к договору в Блуа; однако Лев X, какими бы мирными ни были его намерения, знал, что французы, вернувшись в Милан, будут настаивать на возвращении Пармы и Пьяченцы, а его престиж никогда не позволил бы ему добровольно уступить эти территории столь скоро после их приобретения его предшественником. Не дав уговорить себя вступить в этот союз, он благоразумно возобновил альянс с Максимилианом I и со вздохом принялся ждать нового вторжения французов.

Оно не замедлило начаться. В начале мая в Италию вторглась большая армия под командованием 65-летнего Джан Джакомо Тривульцио и Луи де ла Тремойля – ветеранов итальянских войн со времен Карла VIII; а 15 мая Бартоломео д’Альвиано, герой Аньяделло, в великолепном одеянии из золотой парчи и в сопровождении домочадцев, одетых в красно-белые клетчатые ливреи, торжественно проследовал во Дворец дожей, а оттуда в собор, где Леонардо Лоредан вручил ему священное знамя святого Марка. После этого Альвиано со своим войском двинулся в Ломбардию, прибыв туда почти одновременно с французами; приветствовали их гораздо теплее, чем они смели надеяться. Массимилиано Сфорца, занимавший миланский трон менее года, уже успел стать крайне непопулярным у своих подданных, которых оскорбляла и его расточительность, и полчища швейцарских наемников, на которых он полагался в вопросах защиты; даже с помощью швейцарцев он не мог помешать потере своих владений; в конце концов верными ему остались лишь Комо и Новара.

Именно к Новаре двинулось французское войско, и гарнизон из 7000 человек Сфорца спешно вошел в город. Должна была начаться осада, и Новара, по всей вероятности, пала бы, но в ночь на 6 июня, пока ла Тремойль еще занимался приготовлениями, швейцарцы решили нанести упреждающий удар и напали на французский лагерь, расположенный в двух милях к востоку от города. Это было необычайно мужественное решение: французы превосходили швейцарцев численностью более чем втрое, и у них были лошади и артиллерия. У швейцарцев не было ни того ни другого. Надо признать, что от кавалерии французам было мало толку: по мягкой и болотистой земле, да еще в темноте лошади не могли передвигаться из-за траншей, которые сами же французы и вырыли. Их артиллерия поначалу нанесла нападавшим серьезный урон, но швейцарцы каким-то образом сумели сохранить строй, бросились вперед и вскоре захватили огневые позиции и развернули пушки в другую сторону. Французы, видя, что все потеряно, запаниковали и бросились бежать, не останавливаясь, до самых Альп. Вторжение закончилось. Массимилано Сфорца вернулся в Милан со значительно улучшившейся репутацией, а города, которые недавно с таким воодушевлением приветствовали его врагов, вновь признали его своим господином.

Венеция опять осталась в одиночестве. Альвиано никоим образом не был виноват в разгроме при Новаре, находившейся далеко за пределами тех территорий, на которые претендовала республика, однако без французских союзников он не мог следовать их совместной стратегии. Вначале он отступил к Адидже, надеясь удержать оборону на реке, но, когда до него дошли сведения о том, что армия лиги под командованием Кардона двинулась на Венето, он поспешил вернуться под защиту стен Падуи. Сделав это, он спас город, но Кардона пошел дальше до самого побережья лагуны, сжег Фузину, Местре и Маргеру и даже произвел оттуда несколько угрожающих выстрелов в сторону Венеции.

Тем временем дож Лоредан вновь обратился с трогательным призывом к своим подданным, прося их делать добровольные пожертвования в казну для спасения республики, а крепких мужчин – собираться под знамена. Поскольку сам он не сделал ни того ни другого (правда, ему было семьдесят пять лет, но какой-то жест с его стороны был бы уместен), реакция была вялой; однако по мере возрастания опасности все больше молодых венецианцев – дворян и простых граждан – пересекали лагуну и отдавали себя в распоряжение Альвиано, готовые броситься на врага при первой же попытке вторжения в свой город.