Венеция. История от основания города до падения республики

Он возобновился с наступлением рассвета и начался с новой атаки швейцарцев. Однако перерыв оказал решающее влияние: когда французы уже собрались отступать, на востоке появилось облако пыли: это Альвиано, улизнув от испанцев, на полной скорости двигался по равнине. Прибытие свежего и решительно настроенного венецианского войска придало людям Тривульцио мужества и сил; швейцарцы же поняли, что они проиграли. 10 000 погибших остались лежать на поле боя; выжившие, почти все с серьезными ранениями, отправились в мучительный путь до Милана.

Военная репутация швейцарских наемников была такова, что в первых дошедших до Рима известиях об исходе битвы при Мариньяно они назывались победителями. Папа, не скрывая своего удовлетворения, лично сообщил об этом венецианскому послу Марино Цорци; и лишь на следующее утро Цорци получил письма от венецианского правительства, в которых ему сообщали об истинном положении дел. Он немедленно поспешил в Ватикан. Лев X еще лежал в постели, однако после настойчивой просьбы посла принял его в халате.

– Святой отец, – сказал Цорци, – вчера вы сообщили мне дурные и ложные вести; сегодня я сообщаю вам вести добрые и истинные: швейцарцы потерпели поражение.

Он протянул письма папе, который прочел их, прежде чем ответить.

– Что станет с нами? С вами? – прошептал он и добавил, словно эта мысль только что пришла ему в голову: – Мы отдадимся на милость христианнейшего короля и будем умолять его о милосердии[274].

Битва при Мариньяно стала последним значительным событием долгой и утомительной войны, ставшей результатом образования Камбрейской лиги. После поражения швейцарцев не было и речи о том, чтобы Массимилиано Сфорца удержал власть в Милане, где французы 4 октября официально завладели крепостью. Два месяца спустя Лев X и Франциск I встретились в Болонье и достигли соглашения, по которому папа неохотно уступил Парму и Пьяченцу (не говоря уже об отданных герцогу Феррары Модене и Реджо) в обмен на то, что французы не станут вмешиваться в предполагаемый захват герцогства Урбино, которое он желал получить для своего племянника Лоренцо. В августе 1516 г. согласно Нуайонскому договору внук Фердинанда и Изабеллы, король Испании Карлос I, который вскоре стал императором Карлом V, заключил сепаратный мир с Франциском I, признав его право на Милан в обмен на признание французами испанских претензий на Неаполь; а в декабре того же года в Брюсселе старый Максимилиан I после еще одной совершенно бесплодной попытки вернуть Милан, закончившейся еще до того, как он дошел до города, тоже заключил соглашение, по которому уступал Венеции в обмен на серию платежей все те земли, которые ему обещали в Камбре. Колебался он лишь по поводу Вероны, считая, что честь империи просто не позволяет ему передать ее напрямую венецианцам; однако в конце концов даже этот трудный вопрос был решен: он отдаст город своему внуку Карлосу, тот передаст его французам, а они, в свою очередь, передадут его республике вместе с другими территориями Северной Италии (кроме Кремоны), ранее принадлежавшими Венеции и находившимися под оккупацией.

Вот так и получилось, что через восемь лет после того, как Камбрейская лига угрожала Венеции уничтожением, те же державы, которые изначально подписывали этот договор, теперь собрались вместе, чтобы вернуть ей почти все ее прежние владения и вновь сделать ее ведущим светским государством Италии. За эти годы она сильно пострадала и принесла много жертв, но держалась стойко, и благодаря сочетанию хорошей дипломатии, мудрого правления и удачи преодолела все трудности, доказав при этом, что она по-прежнему неприступна. Какими бы опасными ни были угрозы ее врагов с материка, сама она осталась нетронутой. Словом, когда венецианцы узнали условия Брюссельского договора, у них были все основания себя поздравить – и они это сделали.