Венеция Казановы

Жюльетта Бенцони («Три господина ночи»):

«Оказаться в июле в венецианской тюрьме, да еще под самой крышей, для узника было примерно то же самое, что попасть в пекло. Свинцовые листы кровли впитывали жар и с утроенной силой отдавали его, делая почти нестерпимым. Камера, в которой заперли Джакомо, была практически лишена освещения. Скудный свет попадал в нее лишь через маленькое отверстие в двери. Другая, еще более узкая дверь вела из камеры на чердак без окон, где были свалены кучи отбросов. Каждый день сторож засовывал туда пленника на то время, пока убирал его камеру».

О Казанове, похоже, забыли. За весь день он ни с кем не виделся. Ему не принесли ни пищи, ни питья, ни постели.

Ален Бюизин («Казанова»):

«Страшное бешенство, ужасное отчаяние, черный гнев Казановы, возмущенного отвратительным деспотизмом Венецианской республики, яростное желание отомстить угнетателям, мечты перебить своих судей и истребить аристократию. В конце концов он, однако, заснул, хотя вряд ли это был сон праведника».

От зловонной жары никакого аппетита не было. Зато имели место постоянное потоотделение, лихорадка и зуд по всей коже. Нужно было иметь железное здоровье, чтобы вынести столь тягостные условия заключения, задуманные специально, чтобы сломить волю даже самых упорных.

Филипп Соллерс («Казанова Великолепный»):

«Вокруг снуют крысы, заедают блохи. Первая физическая реакция Казы, запертого в темнице, без хлеба и воды, — восемь часов подряд простоять неподвижно, привалившись к маленькому слуховому оконцу. Крыша тюрьмы свинцовая, поэтому в камерах летом невыносимая жара, а зимой ледяной холод. Надо держаться, это ясно, но как? С помощью мысли. Первая констатация: «Уверен, что большинство людей умирают, так и не научившись думать».

Поначалу Казанова решительно не желал осознать всю тяжесть своего положения. Он был убежден в скором освобождении: через нескольких недель, в худшем случае — через два-три месяца. Каждый раз он ложится спать в ожидании того, что назавтра его освободят и отправят домой. Но время шло, и ничего не происходило. И тогда Казанова впервые задумался о побеге.