Венеция. Под кожей города любви

Итак, бросив последний взгляд на произведения искусства (убийственные абстрактные холсты, исчерченные злобными, яростными штрихами), мы отчаливаем в приподнятом, радостном настроении, чуть ли не держась за руки, вновь и вновь возвращаясь к тому, какая вкусная была еда, как ловко я раздобыла бокалы, как удачно Джиневра подскочила к официанту, как нам обеим посчастливилось захватить самое удобное место для трапезы.

Разумеется, мы снова обсуждаем родительский дуэт.

— Я как-то спросила Стеф, делает ли Грегорио что-нибудь по дому. Стеф сказала, что он очень хорошо готовит мясо, но я ни разу не видела, чтобы он делал что-то подобное, — говорю я. — Лукреция готовит мясо, вот кто.

— У Грегорио одна обязанность — быть милым.

— Вряд ли это трудная обязанность, если ты от природы наделен покладистым характером.

— Ну да, но его задача быть… министром иностранных дел, что ли… хранить мир…

Я смеюсь про себя: это верно, его задача — быть буфером между семейством и всем внешним миром. Если бы я сама пригласила Лукрецию на аперитив в тот вечер, она бы точно отказалась. Мне просто повезло, что я обратилась к Грегорио.

— И в то же время они могут быть такими обаятельными, щедрыми, даже любящими. И ведь они дают мне работу, — говорит Джиневра.

— Но ведь и они извлекают из этого пользу. В прошлом году они и ко мне относились вполне пристойно, но это из-за того, что я поддержала Стефанию и помогала ей, когда она жила в Лондоне. Они напоминают мне семейство из романа Генри Джеймса.

— Мне кажется, все дело в том, что Лукреция просто не умеет вести себя с людьми… Но я думаю, тебе бы надо им позвонить.

— Что? Ты шутишь? Не собираюсь этого делать!

— Не ради них. Ради самой себя.

Чтобы сменить тему разговора, рассказываю Джиневре о таможенниках с расистскими наклонностями в аэропорту Тревизо. Она без всякого удивления пожимает плечами:

— Конечно. Такова Италия.

В этот приезд, в первый же день, я гуляла по Дзаттере и услышала разговор немолодой пары, идущей сзади. Они передразнивали акцент молодых китайцев, которые недавно приобрели бар-кофейню в Дорсодуро. В Сан-Поло, около бывшего своего дома, мне пришлось слышать, как двое ребятишек точно так же издевательски передразнивали акцент индийцев, официантов в ресторане «Sri Ganesh». Их родители шли рядом и тихо посмеивались.

— У вас никогда не было левого правительства? — спрашиваю я.

— Было. Предпоследнее. И хорошее, надо сказать.

— И что же случилось?

— Проблема Италии в том, что у нас примерно поровну сторонников правых и левых. Да еще множество людей вообще не понимают, что к чему, и ходят на выборы от случая к случаю, когда захотят. К сожалению, эти равнодушные люди принадлежат к правому крылу, на выборы они идут, когда чувствуют, что их спокойствию что-то угрожает.

Я обсуждаю с Джиневрой недавно возникшую у меня мысль. Возможно, со временем я отправлюсь на юг Италии, чтобы собрать материал на новую книгу. Она говорит, что жилье там недорого, но надо держать ухо востро и все проверять самой, «потому что жилье может оказаться рядом с заводом, или ветровой электростанцией, или с очистными сооружениями». Милая Джиневра! Она еще предостерегает меня в отношении маленьких деревушек с одним-единственным питейным заведением, «которое набито мужчинами, только мужчинами; они целыми днями ничего не делают, играют в карты и будут три часа молча пялиться на тебя, если ты зайдешь». А если я забеременею от местного парня, то лучше всего убраться из местечка глухой полночью, не сказав никому ни слова, иначе заклюют, вытащат через окно спальни и линчуют.

На другой день Джиневра ведет меня в ресторанчик куда-то за Сан-Марко. Темный пустой зал, ни одного туриста, меню нигде не видно, на стенах картины местных художников. Хозяйку заведения зовут Мелия, это древняя старуха, бледная и седая. Она не слишком общительна, не очень легка на подъем, но очевидно — очевидно! — что именно она здесь давняя и полновластная монархиня. Мы с Джиневрой получаем миску простой и вкусной пасты («Немного вязкая, — считает Джиневра, — потому что ее слегка передержали в кастрюле»), терпкое красное вино и незатейливый салат.

Пока мы едим, семья владельцев ресторанчика тоже садится за трапезу. Мелия о чем-то громко рассуждает уверенным тоном, не терпящим возражений. Остальные члены семьи кивают и поддакивают:

— Чертовски верно!

— Вы только послушайте!

— Вот-вот! Разве не так?

Закончив есть, сидим тихонько, дожидаемся, когда и они тоже поедят, чтобы рассчитаться. Джиневра идет в туалет и возвращается оттуда смеясь: на двери кабинки изящно начертаны слова: «Qui si entra dolente e si esce… leggeri!» Перевод? «Вы входите сюда страдая, а выходите… с облегчением!»