Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972

Напротив входа была расположена торговая галерея, где, среди предметов первой необходимости, продавались и обычные венецианские сувениры, здесь же была небольшая выставка местных художников и громадный ресторан, часть столиков которого выставлялась на крытый мол, далеко вдающийся в море. Здесь же был устроен бар, в котором главным угощением был вов («vov») – яичный ликер, изобретенный в Падуе, но быстро сделавшийся одним из венецианских специалитетов. Но главным, конечно, занятием оставалось собственно купание – причем без различения полов, что сначала казалось шоком для чопорного русского глаза: «В первый раз в своей жизни я увидел „совместное“ купанье мужчин и женщин и притом на глазах многосотенной публики. Конечно, те и другие купальщики были в костюмах, но… это ничуть не мешало не только с биноклем в руках, а и простым глазом видеть людей такими, какими их создал Бог. Поначалу это меня несколько смутило, а потом оказалось очень занятным зрелищем»[431].

Так же быстро освоились с подобной бесцеремонностью и другие путешественники:

На Лидо купанье тоже для меня новость: в первый раз приходится какие-то розовые коротенькие кальсончики надевать и ходить между дамами в таких же костюмах. Сначала было как-то не по себе, но потом привык. Как-то все это очень просто, но совсем не скверно, так, как купались, вероятно, греки, с той разве только разницей, что последние купались без кальсончиков[432].

На берегу и в воде на наш непривычный взгляд царила полная непринужденность. Дамы в обыкновенных платьях ходили среди полуодетых мужчин, валяющихся в песке, и снимали их. В воде шла возня.

Вот кавалер и дама обнявшись выходят из воды. Здесь это никого не шокирует[433].

Писатель А. А. Луговой (Тихонов), желая бичевать нравы, поместил свою юную героиню, вынужденную наперсницу несимпатичной старой графини, в гнездо разврата – отель на Лидо. Крепкими мазками прозаик рисует нескромные сцены, происходившие на пляже:

Дальше – графиню, по-видимому, очень заинтересовала пара: он – лет тридцати, с густыми, хотя короткими, темнорусыми волосами, с большими, майорскими усами, здоровяк, весь крупный и с крупными чертами лица, с наглыми глазами; с одной руки он совсем спустил трико, чтобы подставить голое плечо под лучи солнца; она – не моложе, если не старше его, толстуха, некрасиво сложенная, с помятым лицом, с воловьими глазами и нехорошей, вызывающей улыбкой. Она лежит на песке, опершись на локти, животом вниз, подставя под солнце спину и толстые икры раздвинутых ног. Он полулежит на одном локте и с нахальной улыбкой смотрит прямо ей в лицо[434].

Впрочем, чопорность нравов и особенно костюмов ломалась в первую четверть века прямо на глазах – уже для детей Леонида Андреева, заехавших сюда на несколько часов во время своей стремительной венецианской вылазки, бывшие вольности смотрелись полным анахронизмом: