Венганза. Алый рассвет

Вдвоем с Диего объезжали территорию по периметру и падре наносил печати. Не используя материальные носители, чертил прямо в воздухе пальцами, от которых исходило слабое белое свечение, замкнутые круги и сложные звезды, и подкреплял их вербальными формулами.

Диего с интересом следил за работой исповедника:

– А у вас серьезный дар, падре, – уважительно заметил он. – У прежнего исповедника, падре Теодоро, так не выходило, он печати на камни ставил, или на земле чертил. Не слишком удобно – невзначай повредится рисунок и вся ловушка насмарку.

– Падре Теодоро был уже немолод, а такой процесс требует много сил, – не прерывая работу, отвечал Энрике.

Диего раздражал по-прежнему, и приходилось говорить себе, что долг исповедника – помогать всем, кто обратился за помощью. При этом Диего общался с ним так дружелюбно, открыто и прямодушно, что Энрике становилось стыдно за свою неприязнь. Хорошо, что работа оправдывала его молчание.

Закончив печать, падре Энрике проверял радиус действия и рисовал следующую так, чтобы нигде не оставалось дыр и лазеек, куда могла бы безнаказанно проскользнуть какая-нибудь тварь. Эти действия порядком истощили его и последние печати выходили совсем слабыми. Приходилось размещать их на расстоянии всего ста шагов друг от друга.

Капканы с рунами и ловушками из кристаллов оставили со стороны реки и леса, откуда могла бы появиться чупакабра. Измотанный Энрике под конец едва держался в седле, а вот Верде наоборот, казался возмутительно бодрым.

– Вы какой-то кислый, падре, – заметил Диего, когда они возвращались от дальних загонов к гасиенде. – Наскучила моя компания?

Энрике предпочел промолчать, чем сказать грубость.

– Ну вот, а я-то думал в Сан-Висенто меня все любят, – на лице Диего снова появилась эта его самоуверенная улыбка.

Тут уж Энрике не сдержался:

– Послушали бы вы, что про вас говорят в моей исповедальне.

– Что-то вроде: "Исповедник, я опять злословила и подралась с моей кузиной из-за Диего Верде"? – рассмеялся вакеро. – А слышали бы вы, что говорят о вас, падре, в моей "исповедальне" – в "Черной голубке"!

– Я никому не причиняю зла, и не думаю, что доставил кому-то хоть сотую долю тех огорчений, что вы, синьор Верде! – Энрике поравнялся с Диего и бросил на него гневный взгляд. – Я все время слышу, как синьориты плачут от того, что вы разбиваете их сердца!

– Да вы, падре, просто лицемер! Знали бы вы, сколько синьорит рыдали на моем плече после рюмочки текилы, рассказывая как вы разбили их сердце! – Диего постучал себя по плечу, показывая где именно рыдали несчастные, отвергнутые исповедником сеньориты. – Они страдали, что не могут добиться от вас взаимности даже на один танец! Вот где настоящая жестокость!

Энрике ошарашенно воззрился на Диего.

– Вы шутите, должно быть?

– Асконки – страстные женщины, падре! Они не готовы мириться с тем, что их чувства не находят ответа. Если бы вы хоть одной из них уделили ваше внимание, остальные не были бы так недовольны. Они считают, что вы столичный гордец, и пренебрегаете ими.

– Но это же совершенно не так! – исповедник не знал что и думать.

– Тяжело нам, одиноким асконцам, верно? – подмигнул Диего. – Пока не появится та единственная, которая завладеет сердцем навсегда, столько испытаний выпадает на нашу долю!

– Вы считаете, что сможете любить одну женщину всю жизнь? – недоверчиво спросил Энрике.

– Вы обижаете меня, падре, – покачал головой Диего. – Скажу вам больше. Эту женщину я уже встретил. И когда я завоюю ее сердце, а это случится непременно, все остальные синьориты станут для меня не более, чем сестрами.

Энрике ничего не ответил, только сильнее сжал поводья. Кажется, он понимал, кого имеет в виду Диего Верде и совершенно не одобрял. Только не имел никакого права хоть как-то помешать ему ухаживать за Анитой Моретти…

Хозяйка ранчо, Рита Ортега только что вернулась из корраля, и сидела на ступенях дома в запыленной одежде, поглаживая рыжего кудрявого пса. Ее усталая, искренняя улыбка подбодрила Энрике. Приглашение на обед тоже обрадовало исповедника, совершенно выбитого из сил тяжелой работой. Создавать плетения в таком месте, где до Источника не дотянуться, и энергию приходится собирать по крохам, во всех смыслах полагаясь на божественную милость – то еще испытание.

В столовой за большим столом собрались хозяйка, гости и даже прислуга. Рита не терпела пренебрежительного отношения к работникам, принятого во многих богатых домах. Поэтому две девушки, работавшие в доме, кухарка и ее муж всегда ели за одним столом с хозяевами. гранд Персиваль потел в темно-синем пиджаке, жилете и шейном платке, но был безукоризненно вежлив, его спутница со странной северной фамилией Беннингем непринужденно болтала с кухаркой Сильвой, обсуждая местные деликатесы.

Рита представила исповедника гостям, синьора Беннингем сразу узнала Энрике:

– Мы же сидели рядом на родео! А я и не подумала что вы – исповедник.

Рита усадила Эрике к столу и за него тут же принялась Сильва, успевая при этом хлопотать вокруг синьоры Беннингем: