Венганза. Рокировка

— А чем, по-твоему, ты занимаешься сама? Наставлять рога жениху и быть на прицеле у врагов любовника, разве это соответствует описанию счастливой и гармоничной жизни? — сжал зубы, чувствуя, как медленно сатанею от её глупости. — Ты занимаешься саморазрушением, Чика. И пришла пора просто быть счастливой, не оглядываясь на прошлое.

Марина замолчала, кидая в меня взглядом молнии, обдумывая услышанное. Она прекрасно понимала, что каждое мое слово — правда, и не могла возразить в ответ.

— Почему ты решил, что я хочу быть с тобой, а не с ним? — вздернула подбородок вверх, холодно посмотрев на меня.

— Ты сейчас серьезно? — усмехнулся, не понимая, откуда в ней взялось столько упрямства. — Решила наконец-то обсудить, почему бегаешь ко мне?

Марина не отвечала, скрестив руки на груди и плотно сжав губы в линию.

— Даже если на мгновение представить, что я тебе действительно безразличен, то зачем появляться рядом с клубом, желая натолкнуться на меня? Или просить увидеться с тобой, когда, расстроенная неожиданной встречей, ты не захотела поделиться чувствами с Ним, а пришла ко мне? — с каждым новым вопросом злился все сильнее на её непоследовательность.

— Зачем ты с ним? Отомстить мне? Превратить мою жизнь в сущий ад? Тогда тебе это удалось, потому как я именно там, зная каждую гребаную секунду, что ты с ним играешь в любовь, отдаешь свое тело, в то время как я готов на все, мать твою! На все! — шумно сглотнул, во рту пересохло от переполнявших эмоций, — лишь бы прикоснуться к тебе, вдохнуть твой запах, увидеть твои глаза.

Марина опустила взгляд на несколько мгновений. Я видел, что мои слова произвели на неё эффект. Она расслабила губы, задышав тяжелее. Её ресницы дрожали, выдавая волнение. Она вновь посмотрела на меня, но уже без прежней бравады. В её глазах явно читались неуверенность и ранимость. Мне не хотелось причинять ей боль, но иначе не выходило достучаться до её упрямой головы.

— Я не понимаю, почему ты с ним, — выдохнул, чувствуя накатившую усталость.

Слишком долго приходилось держать эмоции в себе, а теперь, выпуская их наружу, не чувствовал ничего кроме опустошения. Сложившаяся ситуация забирала не только все силы, но и разум, медленно уплывающий от меня с каждым новым днем вдали от Марины.

— И не говори, что любишь его. Не поверю. Ни единому слову. Тогда что? Деньги? Мьерде, Чика! Я могу дать тебе абсолютно все. Стоит лишь попросить. Просто ответь, почему?

— Он не способен на жестокость, — тихо произнесла она.

Глаза Марины заблестели от выступивших слез. В них застыло все, о чем она молчала, и чего не скрыть никакой улыбкой. В её взгляде не осталось и следа от той беззаботной девочки, смотревшей на мир широко раскрытыми от восторга глазами. Я помнил, с какой жадностью она познавала новое и шла против норм и правил приличия. А теперь от неё не осталось ничего. Во взгляде я не видел больше жажды новых ощущений или радости от прожитого момента. Его заполняли тени перенесенных страданий и страх будущего. И только я — причина подобных перемен.

— Котёнок, — протянул руку, дотрагиваясь до её подбородка. — Я не знаю, что должен сделать, чтобы стереть все, через что ты прошла по моей вине. Дьяволу известно, как сильно я хочу повернуть время вспять и прислушаться к тебе, а не к хору ярости, ревности и мести. Я должен был услышать тебя. А теперь, черт, мне так жаль, Марина. Мне так чертовски жаль, — её боль и моя вина отозвались у меня в груди, скручивая в узел все внутренности. Меня мучили призраки прошлого ничуть не меньше, чем её. И только вместе мы могли попробовать побороть их.

Губы Марины задрожали, и по щекам покатились слезы.

— Дай мне один лишь шанс все исправить. Всего один, — провел большим пальцем по щеке, вытирая соленые ручейки.

— Как? — выдавила она, проглатывая вырывающиеся рыдания. — Как я могу это сделать? Мне страшно, Диего. Не просто страшно, а я прихожу в ужас, представляя, чего может стоить одно неверное слово. Как я могу быть с тобой, находясь в постоянном страхе.

— Я не знаю, Котёнок. Я хочу твоего прощения больше всего на свете и в то же время не понимаю, как должен заслужить твоё доверие.

— Вот и я не знаю, — отстранилась от моей руки, вытирая ладонями слёзы. — Не могу.

Слыша её отказ, не шевелился, ощущая, будто кто-то вскрыл грудную клетку, вырывая один орган за другим. Глядел в её глаза, и меня тошнило от самого себя. Даже убивая и пытая людей до смерти, никогда не испытывал подобного отвращения к тому, кем являлся. А рядом с этой девчонкой чувствовал лишь отвращение от своей истинной сущности. Никто не заставлял меня стыдиться своих желаний и своего образа жизни. Даже Марина. Но именно то, как я поступил с ней, вызывало стыд и раскаяние за того человека, который смог причинить мучения моей Чике.

— Я понимаю это умом, Котёнок, пусть моё сердце и разрывается на части.

Марина усмехнулась, продолжая вытирать всё еще бегущие слёзы.

— Что? — не понимал причин такой внезапной перемены настроения.

— Знаешь, я уже сомневалась, что у тебя есть сердце.