Венганза. Рокировка

Здесь нас лишали всего. Я не видел растений, ярких красок, в моей жизни перестало существовать такое понятие как ощущение прикосновения другого человека, и полностью исчезло общение. Единственными словами, что доводилось мне слышать в течение дня, было мое собственное имя от охранников, когда они приносили еду или выводили во «двор». Но чаще всего они предпочитали не разговаривать со мной, молча выполняя необходимую работу. До перевода сюда я многое слышал об этом месте, но не осознавал в полной мере того ада, коим оно являлось.

В тех чертовых визитах, положенных для близких примерно ведущих себя заключенных, предоставляемых раз в месяц на пятнадцать минут для разговора через стекло, меня не навещал никто, кроме Пирса, постоянно обещавшего обжаловать решение суда упечь меня именно во Флоренс. Но я знал, что любая его попытка окажется бесполезной. Пусть большая часть моих прегрешений осталась недоказанной, но убийство заключенного, добавленное к моему изначальному обвинению, плюс искалеченные охранники, один из которых скончался от многочисленных травм в больнице — всё это позволило ублюдкам законникам без дополнительных махинаций запрятать меня в тюрьму для самых опасных преступников в стране. И вряд ли они решат, будто я достоин чего-то менее жесткого. В их глазах я никогда не был человеком и окончательно потерял человеческий облик после вынесения приговора. Я стал никем. Еще одним зверем, обреченным на смерть в неволе и в абсолютном помутнении рассудка.

Нечеловеческие условия содержания давали о себе знать уже через пару недель. Одиночество, съедающее меня изнутри на протяжении всей жизни, здесь ощущалось особенно остро. То и дело я чувствовал, как оно практически брало вверх надо мной, пытаясь искоренить желание бороться за будущее, которого у меня нет. Тогда перед глазами появлялся образ Марины и нашего ребенка. И пусть я не знал, как выглядит моя дочь, начинал представлять, чьи черты она унаследовала, чей цвет глаз, и прекрасна ли она так же, как её мать. Чем больше я думал о ней, тем сильнее хотел увидеть, и начинал злиться на себя за то, что позволял обстоятельствам сломать меня. Однажды я выберусь на свободу и отомщу за потерянный шанс быть счастливым.

Необходимость выбраться из этого склепа грызла меня днями и ночами. Отсидев несколько месяцев во Флоренс, окончательно сбился с толку в понимании, как и чем именно смогу быть необходим Денни здесь. У меня не было ни единой возможности для общения с другими заключенными. Я не знал, в какой части тюрьмы находится моя камера и где располагается административная часть тюрьмы. Двадцать три часа в сутки я находился в своей бетонной клетке, сменяемой лишь на час на другую — металлическую, под открытым небом, где так же невозможно определить расположение зданий и блоков. Единственный человек, сохраняющий для меня связь с внешним миром — Пирс — даже намеком не указывал на то, чего именно от меня хотел Босс. Сложившиеся обстоятельства вынуждали еще сильнее нервничать насчет безопасности Марины и ребенка.

Мысленно прокручивая возможные версии развития событий, рассматривал совсем странный вариант. Возможно, его признание стало всего лишь последним гвоздем в крышку моего гроба, а никак не угрозой? И, тем не менее, это не означало спасение для Котёнка. Каждый раз, задавая Тони вопрос от том, есть ли какие-то новости о её местонахождении, выдыхал с облегчением, получая отрицательный ответ. Это означало, что Перес выполнил свою часть договора и увёз её из логова змей.

Наш разговор с ним, состоявшийся до вынесения приговора, нельзя назвать дружеским или приятным, как впрочем, и все предыдущие наши с ним встречи. Не имея возможности поговорить с Мариной, я все же принял решение попытаться получить какие-то ответы от пуэрториканца. Сидя перед ним в оранжевой робе и смотря на его дизайнерский костюм и высокомерный вид, впервые видел не ублюдка, пытающегося украсть мою женщину, а человека, способного выбирать себе жизнь и сделать выбор в пользу чего-то лучшего, чем сотворил со своей я.

У меня не возникало сожалений о том, как именно распорядился собственной свободой, за исключением моментов, связанных с Чикой. Я даже не раскаивался в доверии Большому Денни, всё же я всегда знал, что не могу проявлять перед ним ни единой слабости. Вряд ли босс обратил бы на мои отношения с Мариной внимание, не окунись я с такой бездумностью и отчаянием в неконтролируемую месть, после обнаружения её предательства. Да и сам тот факт, что я не уничтожил её, как сделал бы с любой другой, уже демонстрировал всему миру моё бессилие перед собственными чувствами. Похоже, уже тогда каждый понимал, о степени власти Марины надо мной. Именно поэтому наша история приняла такой оборот.