Венгерский набоб

Конрад отозвал Ливиуса в сторону: спросить, допускается ли такое кодексом чести. Ливиус припомнил подобные случаи, но только между дворянами.

– Послушайте-ка, Шандор Варна, – сказал Конрад, – то, что вы предлагаете, принято только среди дворян.

– Но ведь не я, сударь, вызываю, вызываете вы. На это возразить было нечего.

Конрад скрестил ручищи на своей широкой груди и подступил к молодому человеку.

– Драться умеете?

– Я под Ватерлоо был и орден получил. Конрад покачал головой.

– Да он белены объелся!

Но Шандор был совершенно спокоен.

– Так вы в самом деле хотите драться вместо вашего мастера? Что-то фанфароните вы очень, сумасбродный вы забияка. Подумайте хорошенько. Дуэль – это вам не война. Там издали стреляют и можно от пули уклониться, наземь лечь, да и впереди еще шеренги две-три и с тыла ничто не угрожает. А тут лицом к лицу надо встать, пистолет напротив пистолета, грудь незащищенная в вершке от острия шпаги и никого уж на помощь не позовешь, нет, целиком себе предоставлен!.. А, что?

Шандор не удержался от улыбки.

– Что ж такого, мне это безразлично, господа; умею я и с пистолетом и со шпагой обращаться – даже луковицей, коли придется, и той не промажу».

– Diable! – отшатнулся Конрад. – Это что, намек?

И вспомнил, будто в самом деле когда-то в театре, в битве сторонников Мэнвилль и Каталани, кто-то немилосердно бомбардировал его луковицами.

– Ваши секунданты? – беря слово, официальным тоном осведомился Ливиус. – Из ваших знакомых назовите кого-нибудь.

– Знакомые мои все – мирные рабочие люди, не хочется их в такую опасную затею втягивать. Ведь я и убить противника могу, зачем же еще двоих ни в чем не повинных ставить вне закона. Нет, уж будьте любезны из собственного вашего круга назначить мне двух секундантов; с любым вашим выбором я заранее согласен. Вам легче ведь, господа, выпутываться из подобных щекотливых положений.

– О времени и месте мы вас известим, – сообщил Ливиус, и оба, взяв шляпы, удалились.

– У этого юноши сердце дворянина, – сказал Ливиус Конраду по дороге.

– Посмотрим, выдержит ли оно до завтрашнего утра.

Но еще в тот же вечер в мастерскую Болтаи наведался разряженный, весь в серебряных позументах, гайдук, спрашивая г-на Варну.

В руках у него было письмо.

– Не вы ли, с вашего позволения, – спросил он тоном, выдававшим привычку к вежливому обхождению, – изволили работать в Париже в ателье господина Годшё?

– Да, я работал там.

– Три года назад вы повстречались в Эрменонвилльском лесу с тремя венгерскими господами.

– Да, повстречался, – ответил Шандор, дивясь, кому это на ум пришло воскрешать столь мелкие подробности его жизни.

– Тогда это вам, – сказал, передавая письмо, гайдук. – Извольте прочитать, ответа я подожду.

Шандор сломал печать и, как водится, глянул прежде на подпись.

Возглас изумления вырвался у него.

Две подписи друг под другом, два окруженных единодушным пиететом имени – наивысшим уважением всех, кто только почитал себя добрым патриотом и достойным, просвещенным человеком: Рудольфа и Миклоша.

О чем же могут они писать – они, люди великие, герои дня, триумфаторы нации, – ему, какому-то безвестному бедняку рабочему, о ком ни одна живая душа на свете не слыхала?

В письме стояло:

«Вы – мужественный человек и очень правильно поступили. Каждый из нас в вашем положении сделал бы то же самое. Если вы согласны принять нашу услугу, мы готовы ее вам оказать по праву прежнего нашего знакомства».

Шандор сложил спокойно письмо.

– Предложение их сиятельств я высоко ценю, – сказал он, поворотясь к гайдуку, – и принимаю с превеликой благодарностью.

Учтиво поклонясь, посыльный удалился.

А полчаса спустя явились Рудольф с Миклошем.

Ах, будь Фанни дома в эту минуту! Но она находилась далеко, невесть где, и боготворивший ее сидел прямо напротив ею боготворимого, даже не подозревая, что любит безнадежно, ибо тот – безнадежно любим.

Рудольф сказал, что нужно письменное полномочие от Шандора, иначе Конрад и Ливиус дадут ему таких секундантов, каких он себе не пожелал бы.

– И другие, значит, вызываются.

– О, в избытке. Отбоя нет от юных титанов, желающих поприсутствовать на этой, как они выражаются, трагикомедии.

– Трагикомедии не будет, смею вас уверить.

– Это-то их рвение более всего и побуждает нас предложить вам сегодня свои услуги. Мы ровно никакого удовольствия не находим в том, чтобы ссорить, ускорять дуэли, кои, увы, почитаются наилучшим развлечением в нашем кругу. На сей раз, однако, прямой долг наш попытаться, предложив вам помощь, расстроить неуместную забаву, в которую наши друзья полегкомысленней рады бы превратить это совсем не смешное дело.