Помимо своей трилогии, состоящей из книг «Вооружённый пророк», «Разоружённый пророк» и «Изгнанный пророк», Дойчер написал фундаментальную политическую биографию Сталина, а также стал автором ряда оригинальных работ по истории, философии и литературе. Троцкист Дэвид Норт отмечал, что «героический образ Троцкого, который возник на страницах незаурядной биографической трилогии Исаака Дойчера… оказал значительное влияние на целое поколение радикализированной молодёжи в 1960‑е годы»226
.Вместе с тем многие оригинальные и небесспорные идеи мыслителя были не замечены современниками. Так, Дойчер сформулировал тезис, что государства советского типа могут перейти к рабочей демократии «мирным путём» в результате роста культурного уровня не только рабочего класса, но и бюрократии. Как мы сегодня знаем, в этом вопросе Троцкий видел конечную перспективу куда более чётко, чем Дойчер, но нельзя не признать, что вся история СССР и его союзников — это процесс постепенной либерализации и демократизации. Дойчер критически относился к сектам, претендующим на наследие Троцкого, и те отвечали ему «взаимностью». Поэтому многие тезисы польско-британского марксиста не вышли за стены университетских «башен из слоновой кости».
15 ноября 1956 года, спустя несколько дней после краха венгерского мятежа, The Reporter опубликовал статью Дойчера «Октябрьские революции, новый стиль». Заметка открывалась словами:
«Никогда со времен восстания европейских народов против Наполеона в 1812—1813 гг., — восстания, сочетавшего черты революции и контрреволюции, — Европа не видела столь противоречивых и отчаянных народных восстаний как те, что потрясли Польшу и Венгрию…»227
Сравнивая протесты в Польше и Венгрии, Дойчер отмечал, что в обоих случаях выступления были связаны с десталинизацией и проистекали из стремления масс к скорейшему разрыву с прошлым. Сталинистская бюрократия оказалась неспособна противостоять этим требованиям, поскольку именно они и инициировали процесс реформ после смерти «Вождя народов».
Желание скорейшей десталинизации объединило общество, но внутри протестного движения присутствовали как коммунистическая, реформистская, так и антикоммунистическая тенденции. Последняя опиралась на влиятельную католическую церковь, крестьянство, городскую интеллигенцию, а также остатки старых правящих классов. После раскола монолитной сталинской системы борьба между коммунизмом и антикоммунизмом вышла на первый план.
В то же самое время, по мнению Дойчера, коммунистические традиции, причём традиции антисталинского коммунизма, были гораздо сильнее в Польше, что сказалось на дальнейшем ходе событий. Коммунисты в Варшаве имели гораздо более прочную связь с массами, чем их товарищи в Будапеште. Гомулка, новый лидер Польши, пошёл навстречу требованиям рабочих, и когда 22 октября 1956 года в Варшаве прошли антикоммунистические студенческие демонстрации, именно рабочие по призыву партии энергично подавили эти выступления.
В отличие от Польши, в Венгрии влияние коммунистической партии было гораздо слабее, и в протестном движении изначально доминировали антикоммунистические настроения. По мнению Дойчера, венгерские коммунисты не выдвинули лозунгов контроля над промышленностью и «революции снизу» (как известно, эти лозунги были выдвинуты руководством ВПТ, но уже слишком поздно. —
Историк считает, что венгерский мятеж 1956 года был активно поддержан духовенством и католическим крестьянством. Пиком восстания Дойчер полагал освобождение кардинала Миндсенти, которого автор называл «духовным лидером» мятежников.
«Его слово было более значимым, чем призывы Надя. Если в классических революциях политическая инициатива быстро сдвигалась справа налево, то здесь она ещё быстрее сдвигалась слева направо…»
Имре Надь характеризуется Дойчером как «Керенский наоборот». Его неизбежный крах спровоцировал советскую интервенцию: Москва не могла допустить падения советской власти в Венгрии, что могло привести к цепной реакции во всём регионе»228
.