Венок на волне

Не знаю, что такое Борис там написал, - записка незамедлительно была передана Николаю Григорьевичу, нашему классному руководителю.

Об этом мне Борис рассказал, когда мы возвращались из школы. Друг был неузнаваем.

- Вот влип, - сокрушался Борис. - Николаша (так мы между собой называли Николая Григорьевича) пригрозил: если, говорит, ты эти свиданьица не прекратишь, публично зачитаю записку на родительском собрании. Рано, говорит, любовью начал заниматься, в книги почаще заглядывай. И такое он вещает мне!..

Что было делать! Борису ничего посоветовать я не мог. Понятно, боится матери. Отец у него - гость в доме, работает в "почтовом ящике" дни и ночи пропадает в командировках. А мать - кто не знает ее! - самая бойкая продавщица в гастрономе. Перед ней вся Апрелевка в очереди на цыпочках стоит. Ее за грубость сколько раз увольняли. И ничего, работает Мария Ивановна. Я, говорит, как Манька-встанька. Перед матерью Борис тише воды ниже травы. (Вот догадка: не она ли его и в институт протащила? Такая любого декана пробьет! Наверное, она. Совсекретно. Иначе бы он и меня потащил с собой!)

- Нет, не будет Николаша обнародовать записку, это он так, для острастки.

- А если зачитает! - усмехнулся Борис и отрешенно махнул рукой: Нет, надо завязывать. Кончать надо. Иначе вся репутация в тартарары.

Два дня Борис делал вид, будто не знает Галку. Даже не здоровался. "Соблюдает конспирацию", - догадался я. И мне Борис сказал:

- Не подходи. Мало ли что?

На третий день я был дежурным по классу. Когда после перемены все уже сидели за партами, я выглянул в коридор, нет ли учителя. Напротив дверей стояла Галка.

- Паша, - зашептала она, оглядываясь на канцелярию, - передай, пожалуйста, Борису... - и протянула записку.

И глаза у Галки были такие, что в эту минуту я взял бы записку на виду у всего педсовета.

Я схватил записку и ринулся в класс.

- Вот, - сказал я Борису, - держи, - и нащупал под партой его руку.

- От нее? - спросил Борис и посмотрел на меня, как сквозь туман. И руку тут же убрал.

На перемену я решил не выходить - что отвечу Галке, если спросит? Но после уроков мы столкнулись с ней лицом к лицу в раздевалке. Она ничего не спросила, но глаза ждали ответа, и я не смог не солгать.

- Все... Все в порядке, - сказал я.

С Борисом мы долго шли не разговаривая, но возле дома я не выдержал.

- Что же получается, Борь, - начал я осторожно, - выходит, прощай, любовь? Из-за какой-то записки?

- Да что ты понимаешь в любви? - огрызнулся Борис - Ну, встречались. Ну и что?

"Как это ну и что? Это же Галка..."

Долго мы шли молча.

- Ладно, закончим этот разговор, - сказал Борис примирительно. Давай-ка завтра съездим за мотылем и - на рыбалку!

В субботу после уроков, не заходя домой, мы сели в электричку и поехали в зоомагазин. Борис уткнулся в "Неделю", а я смотрел в окно.

- Как же теперь Галка? - спросил я, словно мы и не заканчивали вчерашнего разговора.

Не отрываясь от газеты, Борис раздраженно бросил:

- Что тебе далась эта Галка?

Но я-то видел, как он потемнел лицом, словно замерз в этой духоте вагона.

- Значит, нет любви? А д'Артаньяны, про которых ты так горячо распинался на диспуте?..

Борис тут же перебил:

- Брось ты ахинею разводить... Любовь... любовь... - И тут же воспользовался недозволенным приемом, ударил открытой перчаткой: Младенец. Сам-то хоть раз поцеловал кого-нибудь?

От неожиданности я потерял дар речи.

- Целовал? Какое достижение... Что в этом особенного? Хочешь... - я огляделся и увидел напротив девушек. - Хочешь, подойду и поцелую вон ту блондинку?

Я поднялся, подошел к соседней лавочке, поцеловал блондинку и выскочил в тамбур. На следующей остановке я спрыгнул с электрички. В Москву Борис поехал один.

На какой это было остановке? Я тогда не заметил. Я вообще ничего не соображал. Перед глазами в мутном овале девчата. Сидят на лавочке, переговариваются. Три-четыре шага. Блондинка даже не успела отвернуться. И сказать ничего не успела. Я наклонился - и ослепительный локон обжег мои губы. Родинка... Я, кажется, поцеловал ее в родинку. Но мог ли я видеть эту самую родинку? Над краешком губ... И еще запах локона, словно он откустился от черемухи.

- Не ожидал от тебя такой прыти, - сказал вечером Борис. - А девчонка ничего... Хорошую она тебе затрещину влепила. (Когда? Я даже и не заметил!) Нахалом тебя обозвала. Пришлось подсесть, провести разъяснительную работу. А зовут ее, между прочим, Лида!

..."Как тогда? как тогда? как тогда?.." - приговаривают колеса. Километровый столб, будто судья на дистанции, показал в окно электрички число километров, которые уж отделяют меня от Апрелевки. Двадцать, двадцать один... А как далеко, как безвозвратно я отъехал!

Может быть, вот в этом поезде, в этом вагоне я совершил тогда отчаянный, безрассудный поступок, - поцеловал незнакомую девушку. Поцеловал назло Борису. Мстил за Галку...

Я встретил незнакомку месяца три спустя. В автобусе, битком набитом дачниками, передал кондуктору чьи-то деньги и услышал за спиной звенящий насмешливыми нотками голос:

- А между прочим, со знакомыми принято здороваться!