Венок Петрии

И вдруг — оглянуться не успели — все вверх дном перевернулось. И ничё тебе не остается, как бежать отсюдова очертя голову. Иль стоять и в небо пялиться от всех этих чудес.

Много шахт прикрыли вовсе. В Главице, в Миладиноваце, в Бранковой Баре ни души не осталось. Позакрывали штольни — и крупные! — в Доброй Доле, в Двориште, в Странаце, в Пландиште. В Брегове из трех одну оставили, самую узкую. А про все прочее и думать забыли, забросили, пущай себе гниют да разваливаются земле и людям на посмешище.

От подвесной дороги первой отступились. Люльки на свалку свезли, а какие оставили висеть над нашими головами, ровно похоронные флаги, те черную судьбу нам предрекают; тросы тоже не тронули, и они стонут на ветру, по ночам страх наводют, а столбы сами собой рушатся и скатываются по кручам вниз.

Частные-то кофейни позакрывали давно, в сорок восьмом, но были у нас государственные — ресторан «Единство» и гостиница «Раваница». Как пошли все эти перемены, гостиница прогорать стала, начались разговоры, что и ее закроют, ежели так дело пойдет. И через три года закрыли.

Школа ишо есть. Но коли нет детей, так и учить некого. Вот там ноне и сидит по два-три класса в одной комнате, и поговаривают уже, что и ее прихлопнут. А что? Пройдет год-другой, так и ее не будет!

Сразу, чуть вся эта заваруха началась, многие шахтерские семьи навострились бежать отсюдова. Переселились в Брезовицу, а кто и подале. За лет пять половина людей уехала, прямо наперегонки рванули.

Дома стоят пустые, где и крышу ветром снесло, а чинить некому. Несколько зим прошло, и стены начали рушиться, раззявились во все стороны.

А в году этак шестьдесят пятом пронесся слух, что и поезд наш сымут, станцию прикроют.

Ну, думаешь, пущай бы заодно и жисть прикрыли, надоело все до черта! А в душе надеешься — чего там, шутки шутят. Поезд-то ходит здесь уж семьдесят годов, а в Брегове — все девяносто; прадеды наши на ем ездили.

Да какие там шутки: в шестьдесят седьмом и поезд сняли.

И тоже не сразу. Дорогу разобрали поначалу от Окно до Брегова, километров семь будет, может, восемь. Ладно, думаешь, автобус есть, да и недалеко, нужда заставит, пешком дойдешь.

А дорога у нас проложена прямиком посередь Окно, по главной улице. Убрали рельсы, улица, словно баба беременная, вширь раздалась — ходи не хочу. Однако ж ходить-то по ей почитай что и некому.

Не успели мы обвыкнуться, как в скором времени стали поговаривать, что и от Брегова до Ш. тоже разберут.

Как штольни-то позакрывали, уголь перестали по железной дороге возить, окромя того, что вырубали в самой малой штольне в Брегове, ежели и то паровоз не съедал. Да и народ, черт его побери, какой разъехался, какой на автобус ходит, поезду и возить-то некого. Порожняком мотается.

Вот и решили в семидесятом покончить и с им. Все. И день уж назначили, когда последний поезд из Брегова пойдет. Ничё нам не оставляют.

А тут на беду Марковича такая буча поднялась, что не обрадуешься. Не думали, не гадали, что так все обернется.

За неделю до того, как пойти последнему поезду из Брегова, в окненскую штольню вода прорвалась. И повезло ишо: одна смена как раз наверх поднялась, а другая вот-вот должна была спуститься, и тут-то в один миг всю шахту и затопило.

Никто сперва ничё и не заметил, партия с новой сменой уж тронулась было, как вдруг навстречу ей шахтеры, — бегут снизу перепуганные, дух перевести не могут, кричат:

«Вода в штольне!»

Поезд тут же вернулся. Подумать страшно, сколько людей погибло бы!

Ну, само собой, тревога, спасатели. Дён семь или восемь борются с водой и ничё сделать не могут.

Насосы со всего рудника пригнали — и все впустую. Солдат на подмогу позвали, и они мало что сумели. Наконец быстро-быстро в другой стране купили какие-то сильнющие водоотливы и самолетом доставили. Вот тогда и пошло дело на лад.

Неделю жили, а в голове одна мысль: под ногами-то, метрах в сорока от тебя, бог весть что деется, может, в эту минуту вода, что дракон о семи головах, людей заглатывает, может, кто из последних сил борется, а может, вода вот-вот наружу вырвется и давай дома крушить, деревья с корнем вырывать, людей и скотину уносить. Ведь не знаешь, что там на глубине, какой там дьявол прячется?

На восьмой лишь день с помощью этого заграмоничного водоотлива совладали с водой. А уж какая порча от ей осталась, и сказать нельзя.

Ну, кончили дело, стали люди на белый свет вылазить.

Подземную дорогу грязью занесло, никаких тебе поездов не подадут. Отправились пехом. Кому куда ближе — одни в Брезовицу, другие — в Брегово, чтоб по малой штольне подняться.

А в Брегове — как раз суббота была — железнодорожники грузили на последний поезд то, что у их ишо на станции оставалось. Выходят шахтеры из-под земли, грязные, измученные, хмурые, а на земле их встречает огромадная толпа — люди поезд провожать пришли.

Тыща, может, там в тот день людей собралась. Не токо из Брегова, с других шахт люди пришли, из сел окрестных. И все бабы да старики немощные, им-то с поездом горше всего прощаться, как-никак ровесник он ихний.