Просвистал бы всю жизнь соловьем,поражая вульгарностью свиста,если б родина здесь ни при чем,если б так не звенели мониста,если б полночь над каждым кустомне висела бы хмарой лесистой.Если б каждый доверчивый звукне рождался в трепещущем горлеи потом не щемил, как недуг,не молил, словно горе нагое,если б самой из горьких разлук —Бежин луг не увидеть изгоем…Просвистал бы всю жизнь соловьем,так, чтоб млели в восторге подруги,чтоб в язычески-древнем испугелунным зеркалом стыл водоем,ан — ты плачешь в прозренье своемне об юге — что нет русской вьюги …Соло вьешь… На терновый венецтак пригоден эстляндский шиповник,ты — не жрец, не певец-удалец,не салонный кривляка-сановник;за полвека поймут, наконец,ты — поэзии вечный любовник.Ты — садовник, что розы взрастил,поливая в бездождье слезами,ни души не жалея, ни сил…Как бы кто ни старался словамиочернить — не достанет чернил…Только розы цветут перед нами!
НИНА ЛОКШИНА
Триптих Игорю Северянину
1Город плыл неведомой планетойИ кружил на золотой игле,И рождал невиданных поэтов,До поры невидимых Земле.Муз любимцы и толпы кумиры,Не предугадавшие итог,Тщетно заглушали звоном лирыГрохотанье кованых сапог,Уходили к берегу морскому,Чтоб смятенье вышептать волне,Умирали по соседству с домом,На чужой далекой стороне.2Не гений позы, не Оскар УайльдС пушистой хризантемою в петлице,Не знаменитый петербуржский скальд,А просто русский, живший за границей,Он здесь бродил в рассветной тишинеИ на закате возвращался снова,Чтоб поклониться пенистой волне,Катившейся от берега родного.3Думалось, идет по первопуткуС грузом увертюр, поэзи грёз,Слов, изобретенных словно в шутку,И насмешек, принятых всерьез.Грусть фиалок, аромат элегий,Шум оваций и рекламы свет.На последнем сумрачном ночлегеВсе оставил. Все тащилось вслед…Что это? Усталость или старость,Ощущенье собственной виныИли беспокойство, что осталосьТак немного до большой войны.
АЛЕКСАНДР ЛЕВИН
С Игорем Васильевичем из Тойлы на станцию через лес
Когда отстали понемножкуи струйки дымные стрекоз,и вереск, ставивший подножки,нашел решение вопрос —мой бог, какой же северянинне станет двигаться на юг,когда окажется израненпрохладой вечера и рук?В цветах и травах шла тропа,снискавшая шаги поэта,и уводили в сердце лета:дождя прозрачная крупаи дирижерская рука,и пальцы, как у пианиста,и слов гортанное монисто,звеневшее издалека…