Венок раскаяния

Наконец, задание более конкретное. Под Симферополем, на месте массового расстрела в годы войны, установлен мемориал «Поле памяти». Надо воспеть. «Могу ли я писать о мародерах, которые раскапывали там могилы и снимали с мертвых золото?» — «Нет».— «Могу ли я рассказать о предателях, местных жителях, которые и теперь живы и здоровы, потому что сами не расстреливали, но указывали немцам адреса будущих жертв?» — «Нет».— «А зайти в сегодняшние дома тех жертв могу?» — «Лучше не надо».

Кажется, все преграды расставлены. Но опять вместо гимна — реквием. И с этим поделать ничего нельзя, просто жизнь сама берет за руку и ведет за собой.

Главный редактор с грустью и пониманием говорил:

— Опять написал не о том, но публиковать это надо. Когда отказывали, важно было, чтобы Главный не лукавил. Когда он говорил: «Не могу взять на себя» или: «Еще не время», все честно вставало на свои места, возразить было трудно. По первой причине не был опубликован «Певец», по второй — половина Парижских дневников, там, где речь о генерале Деникине, о Шаховской, о массовом истреблении русской интеллигенции в 20-х и 30-х годах.

Для кого пресса — желтая, а для кого — своя?

В 1976 году я написал о старушке Анастасии Огурцовой из села Сычевка Смоленской области. В войну ее муж и сын были руководителями подполья. Когда группу вывели на расстрел, отец успел прикрыть сына. Мальчик все равно погиб потом — на фронте. Лишь четыре с лишним года спустя удалось опубликовать и второй рассказ о ней — о ее сегодняшней жизни. Завалившаяся крохотная избушка, 27 рублей пенсии. Девятый десяток, ни дров на зиму заготовить, ни огород вскопать. Рядом, через пять домов, — школа, во дворе которой памятник ее сыну, а о ее нищенском существовании не знает ни один человек.

Главный редактор (в ту пору — фигура зловещая) был в командировке, первый заместитель взял публикацию на себя.

Звонок — мне от заместителя Главного. В ЦК, в агитпропе очень хвалили очерк. Кто? Тяжельников. Еще звонок — от первого заместителя Главного. Да, хвалили, приходи на планерку, будем обсуждать, хватит уже в кустах прятаться. Решили быть честными.

Через три дня вернулся Главный. Куда-то с утра съездил, говорили потом — к Суслову. Вернулся, собрал заместителей, на столе лежал очерк, весь исчеркан. Я слышал, что Главный, когда бывал в ярости, кричал и топал ногами. Как было в этот раз — не знаю, но заместители вышли растерянные, убитые.

Для кого пресса — желтая, а для кого — своя? После публикации старушке Огурцовой назначили наконец новую пенсию, переселили в хорошую квартиру. Опубликовали бы сразу — четыре года жила бы хорошо. А так — с месяц.

…Ныне, спустя годы, вдали от той самой туманной юности, я уже давно не делю публикации так решительно на «положительные» и «отрицательные». Восторженный, но пустой очерк краснобая может принести вред (самые высокие идеи более всего компрометировались не столько врагами, сколько вульгаризаторами). И наоборот, критический («отрицательный») материал может принести несомненную пользу, особенно если кроме «принятых мер» заставит каждого из нас оглянуться друг на друга, посмотреть со стороны на самого себя.

Цели, заповеди — вот главное. Насколько строки служат делу.

Александр Иванович Куприн, написавший немало высоких строк о любви, создал еще и «Яму», повесть о проститутках, о жизни публичного дома. Так вот не к «Гранатовому браслету» и не к «Поединку», а именно к повести «Яма» он предпослал эти строки «…посвящаю ее матерям и юношеству».

Нынешнее время для печати — беспокойное.

Если взять, как принято, «на душу населения», какая, думаете, самая читаемая в стране газета? Никогда не догадаетесь — «Терский коммунист», районная газета в Мурманской области. Тираж, правда, невелик — 3300 экземпляров. Но ведь и «душ населения» на всем Терском берегу — 9400. На три души более одной газеты. В каждой семье — обязательно.

Так обстояло недавно. Как будет дальше — не знаю. Во второй половине августа минувшего 1989 года состоялся пленум обкома КПСС, обсуждался вопрос — жалко места, но процитирую полностью — «О повышении эффективности партийного руководства средствами массовой информации и пропаганды и усилении их роли в углублении перестройки». Выступил первый секретарь Терского райкома КПСС В. Лисеенко, объявил: «Печать должна быть партийной. Только тогда перестройка возможна». Оратор вскрыл препятствия на пути к истинно партийной печати — залогу перестройки: «Сегодня у нас практика такова, что журналист выступает в роли оценщика работы целого партийного комитета. Это вопрос принципиального значения…»

Мы встречались с Лисеенко. Был конец дня, в глазах его матово отражалась высокомерная усталость.

— Сами-то подумайте: партийный комитет, солидные люди решают, а один какой-то журналист…

Поскольку критика должна быть конструктивной, партийный лидер района находит путь: публиковать решение парткома, потом, ладно, пусть будет журналист, но затем в заключение опять мнение парткома в лице первого секретаря.