Венок раскаяния

Вспоминаю, что Казин и Бондарев не пошли хоронить Татаринова: людей побоялись. Бондарев только форточку приоткрыл, когда процессия шла мимо, и тут же захлопнул. И гулять с внуком на улицу он выходил долгое время только поздними вечерами, когда на улице никого не было.

Должно быть, когда человек остается один, жизнь более чем страшна — она бессмысленна.

Скрипит снег под ногами. Я иду по лесу с этими людьми. Они — впереди меня, о чем-то тихо и оживленно беседуют.

И у Казина, и у Бондарева настроение сейчас неплохое. Три месяца велось уголовное дело, и вот только вчера его закрыли, камень с плеч. В конце концов, Татаринов скончался, как установила экспертиза, «от сердечно-сосудистой недостаточности».

1972 г.

Столкновение районного масштаба

Райцентр Фатеж — городок мелкий, неопрятный. Здесь, на тупиковой улочке, существует от всех отдельно Василий Иванович Евсеенков, учитель литературы.

В незапамятные времена он жил, как все и со всеми, из тридцати шести трудовых лет семь — преподавал, шесть был директором школы, десять лет — председателем колхоза, еще семь — директором СПТУ. Почетные грамоты облисполкома, обкома партии, министерства. 12 лет был депутатом райсовета, членом райкома партии.

И вот его последние шесть лет: подследственный, подсудимый, опять подследственный, осужденный, снова подследственный, опять подсудимый… Все эти шесть лет вызываемый на допросы, на очные ставки, подозреваемый, поднадзорный, он продолжал учительствовать.

Однажды неярким зимним днем почтальон доставил ему письмо — из Курска: «…Уголовное дело в отношении Вас производством прекращено за отсутствием состава преступлений. Мера пресечения — подписка о невыезде отменена».

Видимо, эти протокольные строки готовились в качестве подарка: было 31 декабря, уходил в вечность последний день 1986 года.

Евсеенков родился здесь же, в Курской области, в многодетной крестьянской семье. С детства шил сапоги, плотничал, столярничал. Лапти плел с шести лет — на спор, вслепую.

Предприимчивый хозяин, крестьянин по натуре. Евсеенкову доверили местный отстающий колхоз. («Я считаю, — говорит Евсеенков, — если никогда лошадь не запрягал, если в ночном не был и босиком по земле не бегал — это не председатель».) Построили баню, пекарню. В избах появился первый в районе баллонный газ. Хозяйство вышло вровень с лучшими в районе, выросли заработки колхозников. Всеобщей гордостью стал собственный аэропорт. Потянулась и грунтовая дорога к райцентру. Но закончить ее Евсеенков не успел.

Его, как и других, допекали командами сверху. «Пересеять озимую пшеницу ячменем!» Все приказ выполнили, а он отказался. Получил выговор. (А потом эти «все» приезжали к нему за семенами.) Стал добиваться введения в севооборот чистых паров (колхоз уже имел опыт). И в районе, и в области всем надоел. (А вскоре всюду писали о чистом паре.)

Евсеенков стал неудобен.

Однажды в поле начальник райсельхозуправления Коробов протянул ему записку: «По этому адресу отправь флягу меда…». Фляга — 40 литров. Евсеенков написал резолюцию: «Выписать за наличный расчет». Коробов записку разорвал.

Бюро райкома партии объявило Евсеенкову строгий выговор — за животноводство, за молоко. Еще неделю назад районная газета дала сводку выполнения плана продажи продукции животноводства. Колхоз значился в пятерке лучших.

Коробов же вместе с инструктором райкома партии возглавил президиум колхозного собрания. Колхозники, несмотря на давление, отказывались снимать председателя. Собрание, начавшееся в четыре часа, затянулось за полночь. Тогда встал Евсеенков: «Мне здесь не работать, вы же видите. Отпустите».

Взыскание ему после обжалования снизили. Перевели в Фатеж, директором СПТУ.

А Коробов потом оказался на скамье подсудимых.

Мы с Василием Ивановичем прогуливаемся по главной улице Фатежа. Вот завалился вдоль улицы грязно-зеленый забор. Оказывается, по этой улице проходила в 1980 году трасса олимпийского огня. Не только Москва, но и Фатеж готовился к Олимпиаде. Там, где вдоль дороги стояли разрушенные сараи и ветхие домишки, там и поставили перед ними высокий ярко-зеленый забор. Кавалькада с факелом промчалась. Олимпиада отгремела, и вот валяется он уже семь лет, потемневший от времени, открывая вид на развалюхи. А вот средняя школа. Водосточную трубу тоже, видимо, давно оборвали дети. Дождевая вода, стекая, хлещет по кирпичной стене, угол школы почернел. Евсеенков вздыхает:

— Скоро нужен ремонт. Случись в своем доме, хозяйка загрызла бы мужа. И мы еще хотим быть богатыми.

Подходим к училищу, рядом — церковь.

— Нас обязали почему-то убирать территорию возле церкви. Дети наши заканчивают там уборку, и церковный староста сует им в карманы рубли, трояки…

Став директором училища, Евсеенков характер не изменил.