Вепрь

— Всем перезарядиться. Горазд — за старшего, прикрывайте. Соболь, Куница — со мной.

Говоря это, Виктор успел заменить барабан, подсыпать в кресало порох. Когда убедился, что все в порядке, поднялся и начал выдираться из густого кустарника. Парни разошлись широким веером и спустились вниз. Что и говорить, Богдан с ребятками славно потрудились над гранатами, ни одной осечки, а накрытие… Некоторые трупы были иссечены так, что на них без дрожи не взглянешь.

Одного нашпиговало осколками, превратив живот в дуршлаг, сквозь дырки которого сочилась темная кровь и содержимое кишечника. В двух местах выглядывали и сами внутренности, словно грибочки, что только-только проклевываются: чтобы им совсем вывалиться наружу, отверстия явно недостаточно. Мужик еще жив, стонет, бешено вращает ничего не видящими глазами. Волков подшагнул к нему, выхватил левой рукой нож и с ходу вогнал в сердце, упокоив мученика. Быстро отер клинок о порты трупа. Рубахи на нем не было, а была бы, так, поди, настолько пропиталась бы кровью, что все одно пришлось бы использовать штаны. Ладно, дальше.

Обход занял не так много времени. Нашлись двое, что залегли, зажав головы руками. Испугались, дурни, разрывов гранат. Ну что же, никто не виноват. Теперь уж огребете от палача по полной. Трое были ранены легко. Их сначала спеленали, а потом наложили повязки. Еще двое имели ранения тяжелые, хотя и не смертельные. Остальных пришлось добивать, один черт до города не дотянули бы. Может, Виктор и неправ, да возни больно много. И чего, собственно, с ними возиться? Чтобы их все равно убили, но только принародно, а не просто так? Да перед тем еще и покуражились. Восемь пленных татей, хватит с воеводы. Атаман оказался среди убитых, Виктор точно его вычислил. Пуля угодила ему в позвоночник, оттого он так и завалился.

Потрясли пленных, тех, что испугались. Они показали, где в карманах пещеры располагался склад. Впрочем, товара там не было, уже успели все вывезти. Банда сейчас пребывала в праздном ничегонеделании. Прав оказался Лис. Глядючи на Большой тракт — не особо помнили про второстепенные дороги. А эти только раз попробовали большую добычу, и занятие им это не понравилось. Шестерых потеряли. Причем двоих добили сами же, так как вынести не получалось, а живых оставлять не следует. Все это скороговоркой, перебивая друг друга, парнишки поведали даже без особого понукания. Страшно им, видать. А кто не страшился бы, зная о предстоящей встрече с палачом?

— Одни припасы да одежда зимняя, — осматривая кладовую, сделал вывод Горазд. — Как видно, не один год обретаются здесь.

— Похоже на то. Не наглели бы, брали ровно столько, чтобы на житье хватало, да нападали подальше от логова, тогда и не обращали бы на них внимания. Одно дело, когда уважаемого купца прихватят за причинное место, и совсем уж иное, когда никому не известного мелкого купчишку.

— Это точно.

— А как думаешь, поверит нам воевода, что тут ничего не было?

— А чего ему верить? Вон есть пленные, они ему и скажут.

— И то верно… Зван!

— Здесь я, атаман.

— Что там? Всех накрыли или не хватает кого?

— Всех, подчистую. Счету эти олухи не обучены, но хоть по именам всех помнят. — Парень подошел, отряхивая порты. — Атаман, я вот что думаю. Этих двоих — того, что у входа повязанный валяется, и еще одного, раненного в плечо, можно бы не отдавать в руки воеводы.

— Интересно девки пляшут.

— Ты погоди, атаман. Ну сам посуди. По доброй воле мы оказались на той службе? Нет. За глотку взяли, да так, что выбора не оставили. А было бы нас там два десятка добрых бойцов, глядишь, и кости иначе выпали бы. Вон, сегодня — положили прорву народу и не запыхались.

— Все еще мысли о своей ватаге имеешь?

В этом вопросе можно было почувствовать зверя, который изготовился к броску. Зверь свирепый, не знающий сомнений и страха. Но реакция Звана заставила его удивиться.

— О себе мысли имею, да только не те, что ты подумал. Тут какое дело, Добролюб. Тятька мой родный, пропойца и бездельник, пил, не щадя здоровья, колотил и мамку и нас. А как не на что пить было, в долг к трактирщику лезть не гнушался. Пришла пора платить, да нечем. Вот и отдал меня батюшка за долги в обельные холопы. Только не по мне оказался тот кафтан, потому я и сбег. А тут человече, что извел прорву народу да, почитай, всех моих соратников, тот, кого я ненавидел, добровольно на дыбу пошел. Не только за меня, но ведь и я в том ряду был. Раньше я был с тобой за страх, потом за удачу и сытную жизнь, теперь за совесть. И все в нашей ватаге так думают.

— Вот, значит, как.