Вепрь

— Конечно. В детстве мы дружили, потому что жили по соседству, потом гуляли в одной компании, а в семьдесят шестом пошли по одному делу. Да что там — вы и сами об этом знаете, раз пришли ко мне.

— Так-то оно так… — изображая задумчивость, проговорил Вепрь. — Видите ли, Вениамин Андреевич, дело в том, что сегодня утром гражданин Курженко застрелился в собственной квартире. Он не оставил никакой записки, и вообще нет объяснений этому поступку, неизвестно откуда у него оказался револьвер. А сегодня же вечером был обнаружен труп гражданина Рюмина Игоря Валентиновича, более известного в криминальных кругах по кличке Жирный… Связи, собственно, никакой, кроме того, что двадцать лет тому назад они проходили по одному делу. Точно так же, как и вы, Вениамин Андреевич.

Трохин смотрел на него вопросительно. Лицо у него несколько вытянулось, посерело, он нервно ковырял пальцем клеенку на столе.

— Что вы хотите от меня?

— Я хочу, чтобы вы мне все рассказали. Это важно не только для следствия. Прежде всего для вас, Вениамин Андреевич.

Кофейник на столике у плиты издал резкий звук, и Трохин вздрогнул. Скользнул ногтем по клеенке, оставив на алой розочке короткую царапину.

Вепрь обернулся на мерно загудевший кофейник.

— Не пугайтесь, — успокоил Вепрь. — Скоро закипит.

— Я знаю. Что именно я должен вам рассказать? Что вас интересует?

— Видите ли, Вениамин Андреевич, в тысяча девятьсот семьдесят шестом году на скамье подсудимых по делу о смерти Алексея Комова сидели четыре человека. Один из них — главный, как я понимаю, виновник — был убит в первый же день суда. Спустя двадцать с лишним лет в один день погибают еще двое. Из той четверки остались только вы, Вениамин Андреевич. Поэтому следствие пришло к выводу, что на вас готовится покушение.

Трохин сидел перед ним, опустив голову. Какое-то время он молчал, сцепив на столе пальцы.

— Знаете, Юрий Васильевич, на скамье подсудимых я просидел недолго, — заговорил наконец он. — Суд довольно быстро установил, что ни прямой, ни косвенной вины в смерти Комова за мной нет, меня освободили из-под стражи, и далее по этому делу я пошел свидетелем.

— Вот как? — искренне удивился Вепрь. — Я как-то упустил этот момент… И чем же такое решение было аргументировано? Разве вы не участвовали в той пьяной драке, когда Алексею Комову дважды всадили нож в спину?

Трохин вскинулся. Пристально посмотрел на Вепря, во взгляде его мелькнуло что-то: страх ли, гнев или радость — понять было трудно.

Вепрь ответил ему заинтересованным и слегка высокомерным взглядом старшего оперуполномоченного, молодого, но весьма перспективного.

Поединок взглядов продолжался целую вечность.

Первым заговорил хозяин.

— Извините меня, Юрий Васильевич, я на минуту отлучусь. Проверю, как там Светка. Это моя дочь, — добавил он.

— Сколько же ей лет? — Вепрь считал, что у Трохина взрослые дети, не нуждавшиеся в ночных проверках.

Ответ Вениамина Андреевича снова удивил его.

— Пять исполнилось в июле.

— А супруга ваша, извините?.. — осторожно спросил Вепрь.

— Она умерла, когда рожала Светланку.

Вепрь поёрзал на табурете.

— Извините. Я не знал этого.

Он действительно ничего об этом не знал. И уже начинал сомневаться, правильно ли он поступил, решив брать Трохина наскоком.

Тот отсутствовал не больше минуты. Когда он вернулся, кофейник уже дьявольски завывал, но закипать почему-то категорически отказывался. Хозяин, протиснувшись к холодильнику, извлек мгновенно запотевшую бутылку «Сибирской тройки».

— А мы сейчас с вами жахнем по рюмочке, Юрий Васильевич…

— Я за рулём, — не очень уверенно заметил Вепрь.

— За каким рулём, не морочьте мне голову. Какой гаишник будет останавливать старшего оперуполномоченного?

— Хорошо, — сдался Вепрь. — Но только по одной. Я к тому же еще и при исполнении.

— У вас что, день ненормированный? — на столе появились рюмки и бутерброды с колбасой.

— Нормированный. Только неизвестно кем и как.

На какую-то секунду Вепрь вдруг в самом деле почувствовал себя старшим оперуполномоченным уголовного розыска капитаном Ковригиным Юрием Васильевичем, которому по-настоящему обидно за свой ненормированный рабочий день, убогую зарплату и сволочного подполковника, являвшегося, видимо, по совместительству ещё и воротилой городского криминального мира.

— За знакомство, — сдавленным от обиды голосом провозгласил Вепрь, рюмки звякнули, и он выпил, не почувствовав никакого вкуса.

С удовольствием закусил. Трохин лишь понюхал кусочек колбасы.

— На чем это мы с вами остановились, Юрий Васильевич?

— На том, что вас освободили из-под стражи.