Вепрь

Соня не знала, что делать. Она теребила в руках трамвайный билет и, склонив голову, смотрела на потрескавшийся линолеум. "Всё-таки это из-за меня, — думала она с горечью. — Всё из-за меня. И ссоры, и эти бутылки…"

…В понедельник, 6 августа, состоялось открытие выставки. Народу собралось много, даже больше, чем Соня ожидала. Учителя из ее школы, друзья со своими родителями, знакомые по художественной школе, незнакомые люди. Ей дарили цветы, поздравляли, целовали, и она гордилась собой, своей победой. Роберт Григорьевич с застывшей улыбкой стоял в нескольких шагах от неё, принимая свою долю поздравлений и пожимая руки, но что-то было не то в его лице. Даже не в лице — в глазах. Какая-то грусть.

Позже, когда стали понемногу забываться и выставка, и сцена в мастерской, Соня узнала, что в те дни, когда она упивалась собственной славой, Роберт Григорьевич разводился со своей женой. Месяц испытательного срока, который им дали в суде на раздумье, он жил в своей мастерской, сплошь заваленной пустыми бутылками. Просыпаясь поутру, не успев отойти от предыдущего похмелья, он высасывал из горлышка бутылку вина и падал без памяти до следующего пробуждения.

В те дни Соня редко появлялась в мастерской. Не потому, что боялась пьяных: ей частенько приходилось помогать матери тащить отца от дверей квартиры, куда его приволакивали более стойкие собутыльники, до кровати, выслушивая его невнятное бормотание. Она боялась однажды утром найти наставника мертвым; мысль эта буквально парализовывала ее, подавляя желание хоть чем-то помочь ему. Хотя как она могла поддержать, какими делами? А словами… Для этого надо не только уметь говорить, но постараться, чтобы слова дошли до отравленного вином сознания, а ей не под силу было ни то ни другое.

Однако все в жизни проходит, вышел из своего затяжного пике и Роберт Григорьевич. Однажды утром, в начале сентября, решившись всё-таки навестить его мастерскую, Соня застала там прежнего наставника. Он был свеж, подтянут и от него снова пахло одеколоном и красками. Бутылки исчезли. Стоя в задумчивой позе перед холстом, художник поглаживал аккуратно подстриженную бороду.

— Вот, — обратился он к Соне, — задумал новую вещь и никак не могу приступить. Эскизов, понимаешь ли, полный стол, а на холст рука не подымается. Дрожит, понимаешь ли.

Он вдруг рассмеялся. Соня тоже улыбнулась.

— Всё по-прежнему, Софья?

Не поняв, что он хотел этим сказать, она тем не менее кивнула. Учитель снова засмеялся.

— Тогда, может быть, сходим в пельменную? Я чертовски хочу есть, у меня живот к позвоночнику прилипает.

Соня с сомнением посмотрела на его живот, который выпирал из-под ремня брюк, и кивнула.

На следующий день она узнала, что со своей семьей Роберт Григорьевич больше не живёт.

* * *

Время шло, и к тринадцати годам Соня из хорошенькой девочки превратилась в настоящую красавицу. Многие ее одноклассницы еще отличались от девочек только тем, что теперь регулярно вставляли себе в трусики толстые прокладки из марли и ваты и сразу же становились хмурыми, надутыми, а некоторые из этих чисто физиологических процессов научились извлекать даже кое-какую выгоду: едва месячные давали о себе знать, как они сразу брали у доброй медсестры Катерины освобождение от физкультуры. В остальном же они оставались ещё девочками — тонконогими, с острыми, выпирающими коленками, неуклюжими, почти плоскими. Лишь немногие почувствовали себя женщинами, что являлось предметом их особой гордости перед остальными.

Соня и впрямь была красива. Теперь, выходя из дома на улицу, она чувствовала, что становится центром внимания, что на нее заглядываются не только её одноклассники (собственно, от одноклассников толку было немного — им бы только перекинуться в карты на щелчки да похохотать, а на девчонок мало кто из них обращал внимание, а уж тем более на их фигуры), но и юноши из старших классов, и даже закончившие школу. Проходя мимо них с гордо поднятой головой, Соня все же мельком следила за выражениями их лиц. Глаза ребят в этот момент цинично прищуриваются, нижняя челюсть начинает медленно шевелиться, словно что-то пережевывая, а губы жадно всасывают сигаретный дым. И хотя они старались нагнать на себя ледяное спокойствие, она видела, каким огнем пылают их взгляды, пытающиеся сорвать с неё юбку; ей нравилось это и вместе с тем хотелось узнать, что парни в этот момент чувствуют, что такого волнующего может быть в ее ногах.

Иногда, оставшись в доме одна, Соня раздевалась догола и подолгу стояла перед зеркалом, осматривая себя, пытаясь понять, что за изюминка появилась в ней с некоторых пор.

С ней стали заговаривать на улицах незнакомые парни, она не видела в этом ничего предосудительного, но, следуя строгим маминым наставлениям, не оборачиваясь, шла своей дорогой.

А вскоре она познакомилась с Олегом.