Вепрь

Именно вокруг этого бильярда разгуливал в мокрых унтах мой новый знакомый Филька, гремя стальными ядрами, когда я ввалился в парадное. Тут-то я и сообразил, по чьим следам я спешил на свидание с Настей. При виде меня лесничий замер, точно гренадер с потешным шомполом.

- А ты здесь еще на хрена? - поинтересовался он вместо приветствия.

От его вчерашней доброжелательности не осталось и намека. Филькины глаза изучали меня враждебно и подозрительно.

- По записи. - Я решил сказаться больным. С больных, как известно, и спроса меньше. Но лесничий так не думал.

- По какой записи? - помрачнел он еще сильнее.

- К врачу. - Обстучав валенки о коврик, я снял шапку и осмотрел помещение.

- Ну-ну. - Филя, сразу потеряв ко мне всякий интерес, воротился было к прерванной партии, но вдруг опять встрепенулся. - К какому врачу?! Ты что плетешь?!

- К офтальмологу. - Я беззаботно приблизился к бильярду. - Чей удар?

- А в ухо?! - обрадовался лесничий.

- Подержи-ка, - всучив гиганту свою кроличью шапку, я поспешно отпрянул. - Сейчас меня больше зрение беспокоит.

Растерянный Филимон с шапкой в руках остался позади, а я рванул по коридору налево, рассматривая на дверях пояснительные таблички. Библиотека оказалась четвертой по счету комнатой. Не стучась, я распахнул дверь и шагнул к столу, за которым Анастасия Андреевна, свежая, как хлеб из пекарни, и веселая, как ветер из песни на музыку Дунаевского, заполняла какой-то формуляр. Поскольку окрест я никого, за исключением Герцена и Огарева в казенных рамах, не заметил, деятельность ее показалась мне весьма странной.

- Это ваш формуляр, - пояснила Настя, будто читая мои мысли. - Окно выходит на аллею, вот я вас и предупредила. Ведь я помню ваши данные. Вы же за книгой пришли?

- За ней. - Отчего-то я почувствовал себя глубоко уязвленным. - Продолжайте, девушка из народа. В графе «специальные отметки» прошу поставить «удовлетворительно». Это - о моем самочувствии.

- И как же мы себя чувствуем? - спохватилась Настя без всякой иронии.

- Мы?! - Я оглянулся очень кстати, успев таким образом посторониться.

Чуть не сбив меня с ног, в читальню влетел Филимон.

- А он здесь на хрена?! - придушив моего кролика, рявкнул здоровяк.

- Тише. - Настя нахмурилась, и лесничий как-то сразу присмирел. - Он здесь, чтобы книги читать. Еще вопросы есть?

- У меня вопрос! - поспешил я вмешаться. - Где же он?! Только что был!

В поисках клочка бумаги я лихорадочно стал обшаривать карманы джинсов, где обычно хранились какие-то позабытые рифмы, шпаргалки или, по меньшей мере, автобусные билеты. После стирки, во всяком случае, они всегда обнаруживались.

- Книги хочу читать, - бодро сообщил я лесничему, выигрывая время. - И писать тоже хочу. Я хочу окунуться в мир чтения и письма. Утопающий хватается за что попало. Разве нужно его за это презирать и трунить над ним, как поступает Анастасия Андреевна из худших побуждений?!

Сметенный моим потоком сознания, Филя разинул рот, а я наконец извлек на свет бумажку, найденную уже в кармане егерского тулупа и сложенную вчетверо. Это оказалась потрепанная газетная вырезка.

- Вот! - обрадовался я, предъявив Анастасии Андреевне фрагмент периодической печати. - Есть правда на земле! Но правда есть и выше! Здесь у меня списочек для обязательной программы, и, кроме того, факультативно пожалуйте…

- Ну хватит, - гневно перебила меня Настя. - Придумали оба, где отношения выяснять.

- Мне Свифта еще. - Шаркнув валенком, я смиренно склонил голову. - Английского желательно. «Путешествие в страну великанов». Срочно желаю усвоить нравы и повадки соперника.

По уху я все же получил. Но зато поле боя осталось за мной. Анастасия Андреевна прогнала Филимона, и тот выбежал, хлопнув дверью так, что она чудом не слетела с петель. Через секунду фигура лесничего мелькнула за окном, стремительно удаляясь в направлении Пустырей.

Настя встала из-за стола и подошла ко мне очень близко.

- Так вам и надобно, - сказала она с укором.

- Да, - согласился я, потирая ухо. - Этого мне было и надо: остаться с вами наедине.

- Для чего же? - Лицо ее было рядом, но смотрела она мимо.

Больше не в силах сдерживаться, я привлек Настю к себе и обнял, сейчас же позабыв треволнения минувших суток. Она не сопротивлялась. Ни тогда, ни после ни один человек не был мне так дорог.

ОБРУБКОВ

Вдруг и впервые меня перестало заботить, как я выгляжу в глазах окружающих. Я бросил наблюдать за собой со стороны. Только Настино мнение имело для меня теперь вес, а оно было совершенно в мою пользу. Куда-то канула моя извечная мнительность. Пессимизм, очень свойственный творческим натурам на третьем десятке, пал смертью храбрых. Черные очки улетели в корзину, а мир вокруг меня заиграл, обрел и наполнился. Словом, я полюбил. Допускаю, что есть люди, кому не выпало на веку счастья подлинной и разделенной любви. Если так, то им и горя мало. С детства наслышанные о существовании этого чувства, они всю жизнь успешно принимают за него какую-то иную гамму эмоций.