Вепрь

- Хорошо же, - пробормотал я, уже засыпая. - Тебе отвечать.

- Я отвечу. - Я почувствовал, как она гладит меня по груди. - Я знаю, что им ответить.

Однако к полудню нас подняли. Вежливо, но беззастенчиво, если эти понятия сочетаются. Приняв во внимание гнев Анастасии Андреевны, ей дозволили остаться дома, а меня попросили прокатиться до усадьбы. Впрочем, Настю, пришедшую в ярость, тут же успокоили, что мне лично обвинений никто не предъявляет, поскольку виновные во всем сознались, и я нужен всего только для уточнения кое-каких деталей.

Кое- каких деталей оказалось много. Уточнять их мне пришлось чуть ли не до ужина. Главная деталь состояла в том, что академик спрятал в своих катакомбах некие документы государственного значения. Какие документы, не говорилось. Некие. Бригада серьезных людей в черных пальто и шляпах ползала в моем сопровождении через подземный ход, рассматривала в склепе битый кирпич и спорила друг с другом на предмет массовой эксгумации в районе кладбища. Что занятно, в западное крыло поместья меня не допустили, хотя я доказывал, что был там не далее как сегодня. Я даже признался, что самовольно выпил две чашки казенного кофе, чем не произвел на товарищей из Москвы ровно никакого впечатления. Из этого я сделал вывод, что в лаборатории трудится другая группа ответственных сотрудников и будет еще трудиться не день и не два. Может быть, их даже командируют туда пожизненно.

«Плохо лежит мой чемодан! - наблюдая за поведением служивых, думал я с тревогой. - Ой как плохо лежит!»

Наконец я был отпущен восвояси и даже отвезен по месту «временной регистрации». Оказалось, за продолжительный период моего отсутствия в нашем доме уже пошустрила команда из пяти «жандармов», как охарактеризовала их Ольга Петровна, и никакого чемодана там не нашла. Надо заметить, что мы не состояли на особом подозрении. Братья Ребровы на допросе подтвердили, что личных контактов у меня до предыдущей ночи с академиком не происходило и что я даже не догадывался о его существовании. Обыски происходили во всех Пустырях, включая «Замок» Алексея Петровича. Счастливый отец чуть ли не сам помогал себя обыскивать. Все это он поведал, когда зашел вечером с приношением «великой благодарности за выручку отпрыска».

- От чистого сердца, - произнес он торжественно, выставляя на стол две бутылки армянского коньяка «Ахтамар» и бутылку грузинского вина «Хванчкара».

Так же от чистого сердца из вместительной корзины были выложены осетр копченый, карбонат, вяленая медвежатина, мед трех сортов, джем и блок сигарет «Мальборо».

- Шампунь бы не помешал, - задумчиво произнесла Анастасия Андреевна, глядя на подношение. - И духи. Лучше французские.

- Будут! - с жаром воскликнул Алексей Петрович. - Непременно будут!

- Я шучу. - На губах у Насти заиграла улыбка, не предвещающая ничего хорошего. - Шутка скрашивает наш быт.

- Как себя чувствуете, Ольга Петровна? - участливо обратился нынешний хозяин Пустырей к их бывшей хозяйке.

Слепая старуха надменно молчала.

- Она плохо слышит, - откликнулась за бабушку Настя. - Я шучу.

На чело Алексея Петровича набежала легкая туча. Объектом для насмешек он служить не привык.

- Присаживайтесь. - Разряжая обстановку, я открыл коньяк. - Что Захарка?

- Спит, - поделился радостью отец. - Как младенец. Лекарь сказал, что сон после общей анестезии продолжается до суток.

Настя, не особенно стесняясь присутствием Алексея Петровича, укуталась в шаль и прилегла на кровать.

- Пора мне, - заторопился Ребров-Белявский, надев ондатровую шапку.

- И не выпьете? - удивился я.

- Не пью, - ответил он уже с порога.

- Вот и весь секрет нажитого, - заметил я, как только за ним хлопнула дверь.

- Секрет, мой мальчик, в ином, - усмехнулась Ольга Петровна, до того не проронившая ни слова. - Их секрет в беспардонности, круговой поруке и потворстве глупого мужичья.

Ей было виднее.

- А где чемодан?! - спохватился я, сам не понимая, как мог позабыть о нем.

- Под будкой, - успокоила меня Настя. - Тебя увезли, и я сразу поняла, куда ветер дует. А доски там разбираются. Пусть хотя бы что-то стережет этот пес. Бесполезный пес Караул. Шляпникам в голову не пришло простукивать конуру. Так, заглянули для очистки.

- Умница ты моя, - заключив ее в объятия, зашептал я ей с жаром на ухо. - Камешек ты мой из Лисьей бухты.

- Можешь не шептать, - растаяла Настя. - Пусть все слышат.

На другой день Филя повез Анастасию Андреевну на осмотр к районному акушеру. Показаться ей следовало, порешили мы на семейном совете, а отъезд в Москву отставили до возвращения Гаврилы Степановича. Я был уверен, что он выкрутится. Его послужной список и серьезная инвалидность перевесят незаконное хранение оружия, добытого в бою с немецко-фашистскими захватчиками.

Мы с Ольгой Петровной остались одни. Я собрался было на двор, чтобы выманить Караула и достать записки Обрубкова, но слепая барыня, совершенно вдруг, снизошла до беседы.