Вепрь

Дверь в прихожей громко хлопнула, и дом сразу наполнился голосами. Голоса вломились в кухню.

- Здорово, земляк! - пробасил позади меня смутно знакомый голос. - Хорош дурью маяться!

- Это он меня довез. - Следующий голос мог принадлежать только Гавриле Степановичу.

Я обернулся. Продуктовый извозчик Виктор в неизменном своем шерстяном топорике, сбившемся на затылок, поддерживал егеря. Но шатало обоих.

- Кто б сомневался, - промямлил я, не вставая с шезлонга.

Вот и еще одна война закончилась миром.

- Степаныч ко мне вчера с электрички заехал! - Виктор помог Обрубкову стащить сапоги. Хасан сразу взял их под охрану. - А у меня бюллетень! Посидели! Он-то меня и вылечил! Вот справка, убедись! - Виктор бросил мне на колени бумажку.

Это была даже не справка, а копия анкеты, заполненной по-немецки. На шапке анкеты темнела кокарда с хищной птицей, сжимавшей в когтях диск со свастикой. В левом нижнем углу, схваченная молниеносной гестаповской печатью, была фотография хмурого мужчины.

Я понял, что Гаврила Степанович, будучи в Москве, воспользовался связями и добыл из спецархива документальное подтверждение сотрудничества Витиного папаши с тайной полицией рейха.

- Полюбуйся! - Шофер ткнул пальцем в фотографию. - Предок мой, иуда! Если б Степаныч не приморил его тогда, меня бы даже в пионеры не взяли! А так я - сын героя! И от голода не подох с младшей сестренкой на государственную пенсию! И квартира в райцентре отдельная! И все ты, Степаныч!

Виктор, повалившись в ноги Обрубкову, припал губами к подолу его тулупа, словно к знамени полка.

«Любит здешняя публика на коленях ползать, - пришла мне в голову злая мысль. - Безусловный рефлекс. Со времен крепостного права укрепился».

- Ну, будет, будет. - Егерь оттолкнул его и, пошатываясь, встал. - Сергей, готовь самовар.

- Сам готовь, - отозвался я, заново раскурив потухшую сигарету.

- Сам так сам. - Гаврила Степанович не стал артачиться. - Но сначала - тост. Я гляжу, ты без нас уже начал. Это ничего. Мы тоже начали без тебя. Квиты. За тебя, парень. За то, что принял ты бой и очистил наши Пустыри от скверны. За то, что я сомневался в тебе. Наливай, Витюха.

Шофер забрал из моих рук пустую кружку и, взяв с полок еще две, забулькал где-то сзади.

- Все спалил, гоголь-моголь, или тетрадки мои хоть оставил? - справился егерь.

- Оставил, - буркнул я. - Где лежали, там и лежат.

- А что Настена тебе отставку дала, так не кручинься. Тяжело девке, сам пойми. - Голос егеря звучал уже из кабинета. - Ты принял мужское решение, и - баста.

Меня совершенно не удивило, что Обрубков находился в курсе всего, что произошло за время его отсутствия. Не удивило даже то, что он уже знает про отставку, хотя прошло всего часа три. Если в первую ночь моего приезда он знал о том, что я во сне бредил Нобелевской премией, отчего б ему не знать и то, что я не пошел на сделку с Паскевичем? Такая у него должность. Коронер на общественных началах. Человек, знающий все о жизни, любви и смерти.

- Вот! - Гаврила Степанович подошел ко мне с японским трофейным мечом, оставленным, как и «Зауэр», коллегами в его распоряжении. - Посвящаю тебя, Сергей. Этой шашкой косоглазый офицер харакири себе сделал. Самураи не сдаются. Ты - доказал.

- Мы пить будем, Степаныч, или как? - нетерпеливо пробасил Виктор.

Наполненные кружки вкупе с ломтями черного хлеба были розданы всем участникам церемонии. Через час мы уже раскладывали на три голоса песню «Ворон».

- За что тебя баба отшила? - спросил Виктор, наливая.

- Из другого класса она, - ответил я мрачно.

- Из параллельного, что ль?

- Мы щи лаптем хлебаем. - Я уронил голову на стол, куда она все равно стремилась. - А они - дочь известного академика. Не пара мы им. Они - аристократы, мы - разночинцы, понял?

- Воспрянь, Сергей, - одернул меня Обрубков. - Заливаешь.

- Кто это, разночинцы? - Шофер потряс меня за плечо, заинтригованный словом, которое, как видно, было им пропущено в ходе освоения программы средней школы.

- Мы. - Я собрал свои мысли и приосанился. - Были мы разночинцы, с руганью на устах нам довелось мочиться в самых святых местах. Стихотворение.

- Есенин, - удовлетворился Виктор в полной мере. - Жизненная штука. Ну что? Сотрем линию между городом и деревней?

- А кто против? - Я с трудом, но кружку поднял.

- Кто не с нами, тот и против, - ответствовал Гаврила Степанович.

Мы стерли позорную грань между разными категориями населенных пунктов. Потом спели песню «Гренада». Потом Виктор и Обрубков обсудили международное положение.

- Пока Остров Свободы наш, американцы пусть не трындят. - Виктор захрустел соленым огурцом. - Советские боеголовки - самые лучшие.

- У нас мирное сосуществование, - возразил егерь. - Мы - за мир. Мы их тихой сапой возьмем. Закрытой конкуренцией в космосе.

- Точно! - Виктор захрустел уже луковицей. - Как думаешь, Степаныч, на Марсе будут яблони цвести?

- Вряд ли, - усомнился Обрубков. - Жарко. Там бананы цвести будут. Но не это главное.

- А что главное? - Виктор снова разлил «нержавеющий запас» по кружкам.