Вепрь

- Со знакомством. - Егерь взял стакан. - Помощнику рад. Без помощника я зашиваюсь. Дай Бог здоровья могучего Бориске и всем прочим, кого я ни разу в жизни не видел. Ты в каких войсках служил отечеству?

- Служить бы рад… - Я опасливо испробовал экзотический напиток. - Плоскостопие нашли.

- Это ничего, - обнадежил меня Обрубков. - Нам еще предстоит.

Тут он оказался прав: нам еще предстояло. Предстояло нам очень многое и очень скоро. И, поверьте, испытания, выпавшие на нашу долю, были не для слабонервных.

- Степаныч! - прочистив горло, засипел в дверях Тимоха. - Разреши обратиться, Степаныч!

- Валяй! - милостиво позволил егерь.

- Я штык-нож у тебя оставил!

Нож просвистел в воздухе и вонзился в притолоку над малахаем отщепенца. Но тот не ушел и продолжал топтаться на месте, даже когда с трудом вы дернул свое холодное оружие и заправил его в голенище валенка.

- Ты еще здесь? - обернулся к нему Обрубков.

- Захарку нашли, - пряча глаза, пробормотал Тимоха. - Часа полтора тому нашли. У раздвоенной сосны Матвей Ребров напоролся.

- Вот оно как. - Егерь провел по лицу ладонью, будто смахивая незримую паутину. - Почему раньше молчал?

На это Тимоха не придумал, что ответить.

- Собирайся, боец, - бросил мне Обрубков, исчезая в своих апартаментах. - На лыжах стоишь хоть?

На лыжах я стоял, ходил и, случалось иной раз, бегал. Только не с ранением в задницу. Признаться, однако, в своей слабости я не пожелал.

За стенкой хлопнула крышка сундука, и Гаврила Степанович вернулся на кухню с двумя ружьями под мышкой. Точнее, с ружьем, предназначенным для меня, - старой ободранной «тулкой» с цевьем, перемотанным синей изоляцией, - и своей личной винтовкой немецкой фирмы «Зауэр».

- Патронташ на гвозде, - дал он мне последние указания. - Форма одежды - валенки-тулуп. Лыжи в сарае. И Хасана там кликни.

«Знать бы еще, кто такой Хасан!» Основательно сбитый с толку, я оделся по форме и поспешил в знакомый уже сарай, где давеча никакого Хасана не встретил. Однако на сей раз он встретил меня сам. Как только я открыл засов, свирепого вида овчарка вырвалась наружу, в три прыжка одолела двор и махнула через ограду. Там, уже на улице, меня дожидались Тимоха с Обрубковым. В предыдущий мой визит Хасан себя не обнародовал - наверное, наблюдал за мной из темного угла. Догадайся я, что он внутри, я бы туда и носа не казал. Теперь же мне оставалось лишь перевести дух и выбрать лыжи с креплениями из широкой авиационной резины.

Поскольку Тимоха посчитал свою миссию выполненной, отряд наш сократился до Хасана, егеря и меня в чине уже признанного официального помощника.

- Захарка вчера вечером пропал, - поведал мне по дороге Гаврила Степанович. - Когда ты с простреленным задом о какой-то нобелевской премии бредил.

- Вы и об этом знаете? - Задетый за живое, я все же удивился, хотя пора было перестать.

- У меня должность такая. С тех пор как участковый наш, Плахин, сгинул. Другого-то не назначили. К нам вообще больше никто не назначается. Я бы крепко на твоем месте, паря, подумал, прежде чем в Пустыри соваться.

Вы бы, Гаврила Степанович, об этом своему племяннику в телеграмме добавили, - огрызнулся я сходу. - Хотя «Беломор» важнее, разумеется.

Само собой, - добродушно отозвался Обрубков

Луч фонаря в его руке, освещавший лыжню, убежал вперед и возвратился, никого не обнаружив.

- Знаешь, как называется фанерный ящик, запечатанный сургучом и с надписанным адресом? - спросил егерь, прислушиваясь к лесной тишине. Вдали действительно как будто зазвучали голоса.

«Прав, старый хрыч, - подумал, я с досадой. - Папиросы-то можно было и посылкой отправить».

- Короче, Сережа, не удивляйся ничему, что б ты ни увидел. Это - Пустыри. - Обрубков снова тронулся вперед. - Тут такая петрушка, что дети у нас и раньше пропадали. Взрослый человек захотел - и уехал. И не доложил никому по уставу. Что с него, разгильдяя, взять? Другое дело - ребенок. Без денег, без паспорта… И, слышь, все - до пяти годков. Сначала хиреть начинали, как будто из них кровь по ночам кто высасывал, вялые становились, заторможенные, словно бы у них координация нарушенная. А потом… Последний, до Захарки-то, в октябре исчез, Реброва сын. Уже со страху все детей рассовали по родственникам. Только Захарка и оставался в Пустырях, наследник самого Алексея Петровича Реброва-Белявского от второго брака. Причем единственный из наших здоровый пацан. Ведь его четыре бабы круглые сутки напролет стерегли, да еще сторож, сукин сын подкулачник Фаизов. Якобы двоюродный брат жены, а на самом деле - татарин, холуйская морда. Парнишку и со двора не пускали.

- Маньяк? - высказал я предположение, лежавшее на поверхности.

Я и сам уже заметил, что в Пустырях детей совсем нет.

- Милиция эту версию отработала, - возразил Обрубков, приостанавливаясь и закуривая. - Село маленькое, особняком опять же… Почему только у нас? Оно, может статься, и маньяк. Тут много вопросов, хотя мало кто ими задается. Давно все поразъехались, кроме тех, кому податься некуда.

- А Ребров- Белявский? Неужто и ему некуда съехать? - усомнился я. - Товарищ вроде не из бедных.