Верь мне (СИ)

— Да говорю ж, сестра я Каринкина. Лика. Отпусти меня, Максим! Я не знаю, чем перед тобой Каринка так провинилась, но я же не виновата перед тобой ни в чем…

— Не знаешь, — усмехнулся Власов. — А за что я восемь лет сидел, тоже не знаешь?

— Знаю, — пролепетала девушка.

Была бы здесь Каринка, все было б по-другому. Но не Карина перед ним — другая. Копия. Невиноватая. Макс еще долго вглядывался в знакомое лицо незнакомки, до боли, до синяков сжимая трясущиеся руки — все казалось ему, что обман это, что дурит, стерва, за жизнь цепляясь… Но в глазах напротив мольба тихая: «Я не Карина! Я не виновата…»

— Пошла отсюда, — бросил Макс, силой заставляя себя оставить невиновную в покое.

Она не уходила — уползала. С трудом встала, цепляясь за стену дрожащей рукой, и пошла прочь… Власов сполз по стене и невольно обернулся ей вслед: она еле идет, спотыкается, трясется и даже не пытается прикрыться остатками платья, грязными лохмотьями повисшими на бедрах… «Ну что, звереешь потихоньку? Мерзость-то какая…» А она не Карина — обидел только зазря… Ну и черт с ней. Хоть и не она, а все ж сестрица; наверняка, такая же избалованная дрянь — папаша других делать вряд ли умеет.

Власов отвернулся. Слетевшие с девчонки босоножки остались валяться в луже; на одной каблук отломан — наверно, упиралась со всей дури, когда уползти пыталась… Он не помнит. Ничего не помнит. Глаза ее только помнит и собственную ненависть.

Маленькая сумочка сиротливо валяется рядом; рука сама собой потянулась к ней — ну нельзя два года встречаться с девушкой и не знать, что у нее есть сестра-близняшка! Без зазрения совести Макс вытряхнул содержимое перед собой. Негусто: телефон, ключи, помада, кошелек… Лучше б документы с собой носила. Новенький смартфон жалобно пискнул — смс от некой Маришки: «Лик, ну где ты?» Значит, все-таки «Лика». Значит, правду сказала. Макс затолкал вещи обратно в сумочку — сама же не осмелится вернуться, а к утру здесь уже ни денег, ни телефона не будет. Не зная, куда девать теперь свой трофей, Макс вышел из перехода.

Свою случайную недожертву он заметил сразу — сложно не заметить одинокий ссутулившийся силуэт на скамейке в пустынном дворе. Впрочем, в таком виде без денег и телефона далеко не уйдешь. Но откуда-то ж она шла? Могла б вернуться. Правда, для этого пришлось бы пройти мимо него, а это жуть как страшно — а она-то теперь точно знает, что не зря он сидел; небось, жалеет, что живым вышел… Конечно, жалеет. Как же не жалеть?

Подходя ближе, Макс бегло оценивал масштабы разрушений. Масштабы нехилые: от платья почти ничего не осталось, под ним уже синячищи проявились, кожа содрана, коленки разбиты, волосы мокрыми грязными космами по плечам раскиданы, едва прикрывая от посторонних взглядов обнажившуюся грудь… Да, повезло ей, что она не Карина. Убил бы гадину!

— Твои вещи, — тихо проговорил Макс и положил сумочку на скамью.

Лика обернулась на голос. Теперь он видел — она плакала. Там, рядом с ним, не плакала, а сейчас… Лика шмыгнула носом и вытерла слезы.

— Куда тебя на ночь глядя понесло-то? — усаживаясь рядом, спросил Макс.

— Тебе какое дело?

— Никакого.

Никакого. Только теперь она нажалуется своему папочке, и завтра его снова посадят. Опять ни за что. Макс достал сигарету и щелкнул зажигалкой. Огонек всего на секунду осветил его, но и этого хватило, чтоб хорошенько разглядеть его лицо — каменное, без доли сожаления о случившемся. Он знал, на что шел, и знал, что за это опять окажется за решеткой. Знал, но не отступил. Пустой равнодушный взгляд устремился в небо — ему нет дела ни до кого.

— В таком виде на улице тебе лучше не оставаться. Иди уж, жалуйся папочке.

— Не боишься на второй срок загреметь? — поежилась Лика.

Вопрос остался без ответа. Но нет, не боится — на свободе, оказалось, тоже нет покоя.

— Я никому ничего не скажу. У подруги переночую.

Макс сделал затяжку и ей, конечно, не поверил. Да впрочем, пусть рассказывает. Плевать.

— Я не знал, что у нее сестра есть, — мрачно выдавил он после недолгого молчания. — Ты на глаза мне больше не попадайся. А Каринке передай: увижу — пусть на себя пеняет.

— Не увидишь. Погибла она. Через полгода, как тебя посадили.

— Значит, есть на свете справедливость.

— Даже не спросишь как?

— Плевать.

— Рад?

— А ты думала, расстроюсь? Рад. Руки марать не придется, если правду говоришь.

— Гибели ребенка тоже рад?

— Какого ребенка?

— Твоего ребенка, Максим, — вздохнула Лика.

— Чего?!

— Что «чего»? Ты что, не знал, что Карина была беременна?

Нет, не знал. А она, оказывается, не просто лживая тварь, она еще и… Да какая теперь разница? Недокуренная сигарета улетела в урну. Власов молча снял с себя футболку и бросил Лике на колени:

— Прикройся.

Надел ветровку и, не проронив больше ни слова, встал и неторопливо побрел прочь, вскоре скрывшись в ночной тьме.

Оставшись одна, Лика потянулась к сумочке и достала телефон:

— Марин, ты можешь за мной приехать? Я за руль сейчас сесть не смогу…

Глава 4

Марина приехала минут через двадцать. Стройная шатенка выскочила из серебристого кабриолета и бросилась к подруге:

— Лика! Господи, что за вид?!