Верь мне!

— Я нарекаю тебя Адам Зекери Чан, — произнес он полушутливо и вылил еще немного воды.

Ребенок замигал глазками, но продолжал доверчиво лежать на его большой руке.

— Полотенце, — распорядился он, и Элисон протянула ему последнее сухое банное полотенце.

— Ни в коем случае не тереть, только немного промокнуть кожу. На, возьми и сделай это сама, — и он передал ей младенца, завернутого в полотенце. — Закутай его потеплее, даже в такой жаре он может подхватить простуду после купания.

Элисон взяла Адама и, уложив его на кровать, промокнула влажную кожу малыша полотенцем, пока Зекери заканчивал одеваться. Потом она посыпала порошка в подгузник и застегнула его на младенце. Адам Зекери Чан широко зевнул и начал клевать носом.

— Мне кажется, что все это довольно просто, — засмеялась Элисон. — Я уверена, что отлично справлюсь.

Радость в ее глазах тронула сердце Зекери. Он смотрел в ее освещенное счастьем лицо.

— Я уверен, ты справишься со всем на свете, — сказал он искренне, от души желая разделить с ней в этой жизни все радости и печали, все, что он уже знал и чего не знал, и что мог только вообразить себе.

— А теперь пойдем позавтракаем.

Они нашли маленький деревянный павильон, в котором располагалось кафе, и поставили корзину со спящим ребенком рядом с собой у столика. Официант принял заказ, и Зекери взглянул на ребенка.

— У тебя нет никаких сомнений?

— По поводу ребенка? Ни малейших. Я не знаю, почему, но у меня такое чувство, что так и должно было случиться. Я так долго собиралась с силами, чтобы начать новую жизнь. Теперь у меня есть все основания сделать это…

Подошел официант с заказанным ланчем. Им подали яичницу — ярко-оранжевые желтки соседствовали с кусочками хорошо прожаренного бекона. Хлеб был поджарен и намазан настоящим маслом, рядом дымились чашки великолепного гватемальского кофе с консервированным молоком.

Зекери, довольный и сытый, откинулся на спинку стула, потягивая кофе и наблюдая, как она доедает свою порцию.

— Что-нибудь на десерт?

— Нет, я уже наелась под завязку, — засмеялась она. — Когда я работала, я могла только мечтать о такой еде. В то время я съедала за ланчем по полгрейпфрута и четырнадцать кусочков моркови и выпивала чашку черного кофе.

— Ты же не думаешь возвращаться к своему бизнесу?

— Нет, как раз я все время думаю об этом, — быстро сказала Элисон. — Одной из целей этой поездки было набрать вес, чтобы подготовиться к съемкам.

Она вспомнила последние дни и то, как им приходилось нерегулярно питаться, и громко засмеялась.

— Я приехала сюда, чтобы кое-что обдумать и принять решение, и еще, чтобы загорать и набрать пять фунтов.

Она взглянула на свою смуглую руку, лежащую на столе, и посерьезнела.

— Да, я, наконец, приняла решение. И я загорела. Так что два пункта из трех выполнены, это уже неплохо. А теперь у меня есть еще и ребенок, о котором я буду заботиться…

Она замолчала.

Как ни избегала она этого момента, но он наступил. Перед нею было худое чисто-выбритое лицо со шрамом над бровью, и светло-карие глаза на этом лице смотрели на нее беспощадно. Она должна была принять еще одно решение, решение, касающееся Зекери Кросса… Но такие решения, связанные с судьбами и жизнями человеческих существ, требуют ответственности и накладывают обязательства… Они связаны со взаимными обещаниями, а обещания невозможны без доверия, без веры в своего партнера.

Способна ли она поверить хоть кому-нибудь? Она и так взвалила на свои плечи огромную ношу, ответственность за жизнь ребенка. А как эта ответственность будет сочетаться с привязанностью к человеку, живущему за сотни миль от Чикаго? У Элисон было тяжело на сердце, и эта тяжесть увеличивалась с каждой секундой.

— Ты хочешь оставить в своем сердце место свободным для кого-то еще? — Зекери старался изо всех сил произнести это как можно более спокойно, нейтрально, но вопрос его прозвучал резко и напряженно. И тогда, глубоко вздохнув, он сорвал тормоза.

— Я никому не говорил этого никогда в жизни. Вот черт!.. Я не испытывал подобных чувств даже к моей бывшей жене… Я действительно не хочу терять тебя!..

Он чувствовал, что путается в мыслях, и постарался выбраться на твердую дорогу. Ведь такими доводами не убедишь Элисон оставить его, Зекери, в своей жизни. Он попробовал начать сначала.

— Я приеду в Чикаго, когда ты только пожелаешь…

Элисон уставилась в чашку с кофе, как будто искала в этой мутной жидкости ответы, которые упорно не хотели находиться. Все, что она видела: эта жидкость своим цветом напоминала реку во время бури… Элисон постаралась быть честной.

— Ты знаешь, что случилось со мной в Нью-Йорке. Ты должен знать также, что я все еще прохожу курс лечения. Я буду лечиться, по всей видимости, очень и очень долго.

— Но это не влияет на мое отношение к тебе, — он говорил сущую правду.