Верь мне!

— Мой отец сильно сдал с тех пор, как правительство разрешило рубку красного дерева, — Нак говорила об этом, как о всем известном факте, — уже вырубили почти все священные сейбы… Хечекум разгневался на это. Мой отец говорит, что скоро наступит Ксу-тан. Он считает, что это хорошо. Боги смогут тогда приняться за сотворение нового мира.

Луизита не возразила ей. Ее не удивили такие мысли мудрого старика. Когда она много лет тому назад просила совета у своего старейшины, собираясь уехать в США, он говорил ей подобные же вещи.

— Этот мир слишком стар, — сказал он тогда. — Слишком стар годами.

Их старейшина перестал соблюдать обряд обновления алтаря. Каждый индеец знает, что глиняные чаши для возжигания фимиама в домашних алтарях, посвященных богам, должны обновляться каждые 7–8 лет, через 5 циклов Венеры по календарю майя. Если этого не сделать вовремя, боги разгневаются, что будет иметь самые жестокие последствия для мира и каждого живущего в нем. Когда жители деревни спросили старейшину, почему тот прекратил обновлять курильницы на своем алтаре, тот ответил:

— Это не спасет нас, а лишь чуть замедлит время наступления Ксу-тана.

Через несколько минут Луизита покинула хижину и направилась к могиле Сары. Она поставила в изножие могилы маленькую глиняную курильницу, зажгла священные пахучие травы и вознесла свой голос к Балуму.

— Это для тебя, Балум, чтобы умилостивить тебя. Сохрани в этом мире ребенка Сары целым и невредимым. Это для тебя, Балум, чтобы ты ниспослал хлеб насущный этой деревне. Это для тебя, Балум, чтобы ты наставил меня, объявил мне свою волю, подал знак, как мне жить дальше.

Фимиам горел ровным зеленовато-голубым пламенем, и ароматный дымок медленно подымался прямо вверх, достигая ее плеча, и затем, извиваясь, легкой дымкой растворялся в ночном воздухе. Через некоторое время она вернулась по тропе на грязную деревенскую улицу, уверенная, что теперь сможет принять правильное решение.

Позади себя на дороге она услышала громкие, чужеродные в этой первобытной тишине, звуки мотора. Она оглянулась. Это был джип, он медленно приближался с потушенными фарами. Сердце Луизиты дрогнуло. Может быть, это и есть знак. Она уже хотела проголосовать, но что-то помешало ей поднять руку. Американцев, с которыми она приехала сюда в этом джипе, сейчас не было в машине. Она быстро спрятала лицо. Когда машина проехала мимо, Луизита заметила человека с крысиным выражением лица, сидевшего за рулем, и другого, лица которого она не разглядела. Луизита забеспокоилась. Что же случилось с американцами?

Она поспешила в хижину Бола. Малыш проснулся и заплакал, голодный. Луизита открыла банку с детским питанием и приготовила бутылочку для кормления. Она устроилась в гамаке и начала кормить ребенка, слегка покачиваясь.

— Адам, — решила она. — Твое имя будет Адам.

Его глазки окинули ее лицо туманным взором и уставились в одну точку, не мигая. Он с аппетитом ел, припав к соске бутылочки. Через двадцать минут, когда половина бутылочки опустела, она пожелала Нак и Болу спокойной ночи и свернулась калачиком в гамаке, прижав к себе тельце спящего ребенка. Она еще раз помолилась Балуму, прося сохранить жизни американцев, и постаралась уснуть.

13

Под блистающим всеми цветами радуги закатным небом, позолотившим верхушки деревьев, Элисон с восхищением рассматривала огромную черную кошку. На ее шкуре, освещенной отблесками закатного солнца, были хорошо различимы темные, почти черные пятна на иссиня-черном угольном фоне. Черное на черном — редчайший, изысканнейший окрас! Здесь этих кошек звали пантерами, опаснейшими хищниками. Из разговоров с Эмилио и Озари Элисон знала, что увидеть пантеру — не так просто, это дело большого везения.

Но такое «везение» не спасало ее от испуга перед этой первобытной жестокой силой, выслеживающей ее с того берега.

— Ты похож на ночной кошмар, — сказала Элисон ягуару.

Он замер при звуке ее голоса.

— Оставайся, пожалуйста, на своем берегу, а я останусь на своем.

Элисон не испытала ужаса при появлении гигантской кошки, но ей было неуютно от сознания, что она с ней сейчас один на один. И совершенно беззащитна. Она также сознавала, что никто никогда не увидит эту живописную сцену, которая навечно останется только в ее памяти. Элисон старалась продлить минуты любования этой картиной, чтобы получше запечатлеть ее в своей душе. Ягуар еще некоторое время позволял ей наслаждаться своим грациозным видом, затем мягко спрыгнул с толстой ветки на землю, поблескивая шерстью в лучах угасающего солнца, и, упруго ступая, исчез в тенистых зарослях, мелькнув пару раз на прощание. Будто его никогда и не было.

Блистающий закат сразу же начал гаснуть, на землю спускались ранние сумерки. Элисон, сомневаясь в том, было ли все это на самом деле, и в то же время все еще видя перед собой образ грациозной кошки, поспешила вверх по уступам скалы к пещере.