Верь только мне (СИ)

— Чего такой злой? — снова включает попытку заигрывать, — Может, нужно сначала поесть?

Плохо соображает.

— Да баааляяяять, — шумно выдыхаю, лениво поднимаюсь и просто сваливаю из ресторана под недовольное шипение позади.

Парадокс в том, что мне необычайно одиноко, но я не ищу никакой, нахрен, компании.

Плетусь в номер и набираю Шелесту.

Глава 52.1 Вильгельм

С третьей попытки Макс отвечает.

— Тока недолго, чувак, я еще на смене, — Макс ставит телефон на барную стойку и запихивает в уши наушники. — Че за фэшн на заднем фоне?

— Это? — поворачиваю камеру и демонстрирую другу номер. — В отель праздновать Рождество приехали, программа праздничная, все дела.

— А почему хлебало такое недовольное тогда?

— Фирменное.

— Фирменное помноженное на десять.

— Макс, иди в задницу. Как батя?

— Твой или мой? — долбанный кудрявый любит душу за хвост хватать.

— Твой, — прикусываю верхнюю губу.

С моим отцом мы так и не общались. Он звонил всего один раз, когда я не видел. Хотя не уверен, что я бы вообще трубку взял.

— Вчера вставал, мы по клинике гуляли с ним, послезавтра обещают выписать, у нас же пока не Рождество, — улыбается. — А вот твоего батька видел пару раз в городе, мимо его машина проезжала.

— Рад за вас, — игнорирую слова о папе.

— Знаешь, кого еще видел?

— Блять, не хочу знать.

— Правильно, Виолетту, — Макс стреляет без предупреждения.

— Похуй, — вру.

Вру и сразу же палюсь, потому что даже сам замечаю, как сжал челюсти и свел брови.

— Ага, лечи меня давай, — отбривает равнодушно. — Короче, она снова вернулась в город, и работает сейчас….

— Макс, сука! Сказал уже, похеру мне, — цежу в телефон. — Я щас сброшу звонок.

От волнения соскакиваю с кресла-качалки, с которого звонил, и начинаю нарезать круги по номеру.

— Окей-окей. Не кипятись, принцесса, — вижу, как Макс поднимает руки в сдающемся жесте. — Давай тогда о погоде пообщаемся. У нас минус двадцать восемь, например. Дубак!

— Где? — стиснув зубы, цежу.

— Где дубак? У нас в городе, бро, — Макс понял, что я имею в виду, но издевательски не подает вида.

— Не беси, блять! Где она работает? — не выдерживаю.

В этом бою я проиграл еще в сентябре. Да, мне, сука, интересно, где она теперь работает. Где живет. Что ест. Что в ее башке творится.

— На заводе, банки на стерильность проверяет. А еще репетиторством подрабатывает.

— Ясно, — тщетно унимаю колотящееся сердце.

Работает и работает. Срать.

— Ниче больше не интересно? — щурится в камеру.

— Нет.

— Вы два идиота, чесслово, бро. Эта пришла, бесчувственную из себя строила, а сама слезами давилась. У тебя смотри качан от напряжения пополам треснет щас, — давит.

— Закрыли тему, — гавкаю на друга.

— Как скажешь, псих.

Виолетта скучает? Где-то за бетонными стенами сознания я улавливаю толику смысла в его словах, но этого недостаточно. Сворачиваем беседу, когда к Максу приходят новые посетители.

А я теперь не могу выкинуть из головы образ Олененка, о котором запрещал себе думать. Живет себе дальше, общается, по магазинам, вон, гуляет, раз у Макса была.

Конечно, чего я дебил наивный ожидал, что она мумией тлеть заляжет?

Нахрен! Во мне бушует злость.

Усталость до ломоты в конечностях хорошо снимает любые дурные мысли. Так и делаю: беру борд, упаковываюсь в форму и вопреки запрету врачей валю сразу на сложный склон.

После нескольких часов падений с переменным катанием, потный, буйвол, я на трясущихся ногах возвращаюсь в отель. Мой метод не думать о Виолетте подействовал слабо: теперь я не только зол, теперь я зол и задолбан.

Надеюсь, хотя бы уснуть в изнеможении.

В горах солнце быстро падет за горизонт, так что отсюда открывается вид лучших обоев на рабочий стол: горные заснеженные деревушки, подсвечиваемые сотней фонарей.

Отдыхающие стягиваются на праздничный ужин в нарядном холле ресторана. Играет живая музыка, а официанты разносят приветственное шампанское.

По пути встречаю свое двоюродное семейство, они уже нарядно одеты и направляются в сторону банкета вместе в друзьями и детьми.

— Вилли, солнце, мы тебя обыскались! — подлетает тетя. — Ты что, катался? Тебе же нельзя! — комментирует очевидное.

— Все нормально.

— Эмилия, отстань от парня. Он знает, что делает, — муж тети, Пауль, настойчиво приобнимает ее за плечи.

— Нет, Пауль, мы в ответе за Вилли! Случись что, я не переживу! Ишь ты, удумал! Мы же договаривались! — из тети вырывается немецко-русский коктейль слов.

Конечно, я способен понять, что тетя взвалила на себя мамину роль, но мне уже не двенадцать, а дохрена. Гиперопеку ей удавалось протащить только, пока я был невменько. Сейчас же близится время откровенно поговорить о наших ролях.

Мне не нужны няньки.

Похоже, что Пауль считывает мой внутренний диалог по глазам, и красноречиво вручает тете бокал игристого:

— Выпей и расслабься немного, Эмилия. Ты слишком напряжена и давишь на Вильгельма. В последнее время ему было нелегко.

— Так, а что грустить? — непонимающе разводит руками моя «родительница». — Вот было бы весело, если бы ты там с Альбертом остался, как и хотел.

— Эмилияяяя! — тянет Пауль, пытаясь остудить тетю в ее попытках держать все под контролем.