Верь только мне (СИ)

— Кто сказал, что я собирался остаться с Альбертом? — во мне просыпается желание спорить.

— Ну, с Вероникой этой тоже не лучше, раз она так легко от тебя отказалась.

— Ее зовут Виоле…. Стоп, что значит, так легко отказалась? — не помню чтобы посвящал тетю в такие интимные подробности своей непродолжительной личной жизни.

Хотя, возможно, я ебнулся головой так, что не помню, кому и что рассказывал?

Тетя бледнеет.

— Нико, ну хватит меня дергать! — вдруг спохватывается она, отвлекаясь на мелкого, который все это время стоял тише воды. — Пойдем лучше поищем наш стоик! — ретируется она.

Пауль тяжело вздыхает и понимающе поворачивается ко мне:

— Прости ее, она слишком тяжело перенесла смерть сестры и пытается через тебя наверстать упущенное. Я поговорю с ней завтра, ладно? А ты помойся и, если захочешь, то присоединяйся к нам за ужином, мы бронировали на всех, — приглашает тактично.

Киваю ему «спасибо». В таком формате мы празднуем все последние годы, так что его приглашение — просто приятная формальность.

Естественно, меня ждут, и, естественно, будет обмен подарками и пожеланиями. Моя перекошенная от негодования рожа не годится для столь трепетного семейного ритуала.

Остаюсь в номере и решаю сделать то, чего до сих пор боялся.

Я так и не сообщил Ахмаду, что улетаю. Во-первых, я был не в состоянии, а во-вторых, зассал приехать лично и глядя в глаза признаться, что я слабак. Свалил.

— Да, сынок! — в кадре показывается седая голова. — Как ты?

— Жив, цел, — рапортую. — Как ты, Ахмад?

Внутри все сжимается от теплой радости видеть родное лицо, которое обо мне переживает.

— Все в порядке. Зачем звонишь? Приехал бы! Завтра с младшая группа выступает, бороться будут, — повествует он неспешно. — Не хочешь им напутственные слова сказать?

— Я ээээ да, хочу, но…. Я в Германии теперь, — говорю на выходе. — Живу. Уже месяц как….

— Вот как оно, — внезапно сникает учитель.

Бляяя, о его реакции я переживал больше всего.

— Прости, что лично не сообщил. Не смог просто.

— И не обязан был, — говорит аккуратно. — Дело ваше, родной. Раз решили переехать, значит, так тому и быть. Тогда, значит, в гости ждать будем.

— Да уж….

Меня немного смущает, что он обращается ко мне во множественном числе, но не придаю этому особого значения. Ахмад порой выражается весьма аллегорично.

— Главное, следовать пути сердца. Если оно вам подсказало….

— Почему нам-то? — все-таки спрашиваю с улыбкой.

— Вы ведь вдвоем улетели? — будто утверждает.

— Ну да, вдвоем с тетей…. или ты о чем?

— С тетей? — брови на его спокойной лице взметаются ввысь.

— Ну да, ты мог видеть ее в больнице.

— А как же любимая?

— Которая рассталась со мной…. — едко добавляю.

— Помнится, мы уже беседовали с тобой об этом в палате, Вильгельм.

— Беседовали о чем? — даже подскакиваю на месте.

— О деве твоей.

Да вы все сговорились, что ли? Вам всем заплатили, чтобы я их каждых уст только о Виолетте слышал? Таргетированную рекламу на меня настроили?

Нервно сглатываю, пытаясь воссоздать наш разговор в палате. Я помню, что Ахмад приходил, но я пребывал в таком медикаментозном коматозе, что вряд ли вспомню хоть единое слово.

— Вилли-Вилли, — качает седой головой. — Ты хоть что-то помнишь, или мне придется заново поступаться принципами и пересказывать женские склоки?

Гребанное липкое чувство страха карабкается вверх по пищеводу, застревая в горле.

— Ты говорил что-то про путь души и сердца? — предпринимаю вялую попытку угадать слово в поле чудес.

— Про то что два сердца не могут ошибаться, дундук!!! — говорит строго. — И глаза мне не закатывай. Ты девочку как посмел оставить? Она так рыдала по тебе в клинике! В огонь за тобой бросилась!

— Но она не любит меня, — чеканю.

— Это она тебе сказала? А хочешь знать, что она сказала твоей тете при мне: что вы любите друг друга.

— Херня это все! — отмахиваюсь.

— А то, что твоя родственница надавила на неё, чтобы девочка тебя бросила и ты мог уехать на родину — тоже?

У меня отвисает не только челюсть, но и половина скелета отказывается функционировать и переваривать услышанное. Что, блять?

— Поясни, — закрываю глаза, предвкушая услышать невероятное.

— Родительница твоя новоиспеченная в коридоре клиники чихвостила ребенка, чтобы та не смела тебя удерживать и чтобы в Германию отпустила.

— Почему ты мне не рассказал?

— Рассказал сразу! Я не мог допустить, чтобы два сердца разошлись только потому, что чье-то третье вмешалось. Да вот только не учел, что ты еще не в себе был, родной. Прости старого.

— Ахмад! — чувствую придурковатую улыбку на лице. — Я говорил тебе, что люблю тебя?

— О любви не обязательно говорить, когда мы ее чувствовать способны.

Глава 53. Вильгельм

Ношусь по комнате, не в силах совладать с эмоциями. Ловлю свое отражение в тонированном стекле балкона: смесь надрывной радости и отпечаток догорающей боли.

Рвано дышу и улыбаюсь себе какой-то маньяческой улыбкой. Подхожу вплотную и прижимаюсь лбом к прохладному стеклу, мое дыхание оставляет круглый запотевший след.

Поверх рисую пальцем несвязные узоры, стараясь успокоить мысли.