Верь только мне (СИ)

С трудом дожидаюсь вечера, хочу поговорить с Вильгельмом. Настолько противоречивые мысли кружатся в моей голове: с одной стороны нормальный и ласковый Вил, который, я уверена, никого бы всерьез не обидел, а с другой беспринципный студент, коим он является, которому всегда было позволено все.

Он ведь и на меня набросился в первый же день. Но, видимо, решил, что толку со мной воевать нет, когда можно… «перетрахать» звучит в моей голове противным голосом Милены.

Блин, нет-нет! Никаких догадок и выводов, пока не поговорю с ним.

Не выдерживаю и набираю первая на сорок минут раньше обычного. Сижу на диванчике на первом этаже, скрестив ноги и укрывшись тем самым пледом, меня потряхивает.

Не хочу верить, что Вилли и вправду избил профессора, а потом просто отмазался деньгами. Потому что… я вряд ли такое приму.

— Олененок, — на экране смартфона появляется лицо Вила, он выглядит жутко усталым.

Снимает себя из-под низа свободной рукой, видно, что он поднял трубку за рулем: —Я только выехал с объекта. Что-то случилось?

— Да, типа того, — говорю, и ругаю себя, что действую несдержанно.

— Щас, минутку, — он кидает телефон на соседнее сиденье. — Найду, где остановиться.

— Вил, я перезвоню, все окей.

— Нет, — твердо отвечает он.

Вскоре мелькание деревьев за окном прекращается, Вил остановился среди лесной чащи.

— Что случилось? — переводит камеру на себя, закрепляя телефон на держателе панели.

— Блин, давай ты доедешь и тогда поговорим, я что-то не подумала, что ты еще в дороге, — мямлю. — Да еще и в каком-то лесу, вдруг там другие олени.

— Виолетта, твою мать! Что случилось? Ты в порядке? — он смотрит серьезно, ему не смешно.

— Да-да, я просто хотела спросить кое-что….

Он делает вдох-выдох дожидаясь, когда же я рожу цель своего звонка: —Я тебя очень внимательно слушаю.

— Почему уволился Павел Васильевич? — залетаю с ноги.

— Откуда мне знать?

— Ты избил его? — выдаю.

— Нет, — отвечает одними губами.

У Фишера лицо с субтитрами, я даже через телефон вижу, насколько такая постановка вопроса его взбесила. Он свел свои густые брови, лицо напряжено, и все это на фоне туманной чащи за окном салона и барабанящих в стекло капель дождя.

Молчу, глядя я в экран.

— Это все, за чем ты так срочно звонила? — спрашивает недовольно.

— Расскажи мне, что произошло в прошлом году, — прошу его уже помягче.

— Произошло то, что я его не избивал, — он злится. — Я тебе уже говорил, что это не для твоих нежных ушей информация.

— Тогда почему он лежал в больнице переломанный? — меня злит, что он не может нормально рассказать мне, что случилось.

— Это была вынужденная мера, — отвечает размыто. — С кем ты пообщалась? Змеи преподы напели или гондон Лисицын постарался?

— Вильгельм! — пресекаю его грубости.

— Виолетта! — зеркалит.

Баран упертый. Когда он был рядом в возбужденном состоянии, он был более сговорчив, чем сейчас на расстоянии. Передо мной типичный упертый лось Фишер.

— Ты мне можешь нормально ответить? — делаю еще одну попытку.

— Я тебе ответил нормально. Я его не избивал. Дальнейшее мало должно тебя волновать.

Какого фига так сложно открыть рот и объяснить мне, в чем проблема? Завожусь!

Чуть ли ни с первого дня я слышу истории о бедном профессоре, который не по своей воле покинул стены ВУЗа, все делают грустное лицо и вздыхают. А теперь выясняется, что Вил к этому причастен, а он даже не удосуживается объясниться со мной.

— Не нужно мне указывать, что должно меня волновать, а что нет! Меня вообще-то на его место работать взяли, я должна знать, что случилось. Все вокруг говорят каким-то загадками…

— Вот и слушай, значит, других, раз мне не веришь. Он мне нахрен не сдался.

— То есть ты вообще не причастен?

— Практически.

— А твой отец? — выдаю и сразу затыкаюсь.

Это самая больная тема для него, не стоило упоминать отца.

У Вилли раздуваются ноздри, но он сдерживается: —Виолетик, если я один раз сказал, что не собираюсь рассказывать, значит, так оно и будет. Просто верь мне! Я не отморозок.

— Но я хочу знать, как было. Вил, в чем долбанная проблема рассказать мне, что случлось? Как я могу просто поверить?

Пока я говорю, он опускает окно и закуривает сигарету, несмотря на то, что часть капель залетает в салон. Кладет локоть на перекладину окна, отстегивает ремень и располагается поудобнее.

Вальяжная поза Фишера а-ля вызов принят. Меня аж флешбеком уносит в начало сентября, когда он впервые вошел в аудиторию и всем видом отталкивал от себя. Вот и сейчас у него даже взгляд изменился.

— Я думал, в отношениях доверяют безоговорочно, — поднимает бровь, выдыхая струю дыма.

— Не манипулируй мной такими фразочками! Ты сам-то сильно мне доверяешь, когда отмахиваешься от моих вопросов, не удосужившись объяснить ровны счетом ничего? — просто закипаю.

— Есть такое понятие, как дать слово. Я дал слово не трепаться об этом, и здесь речь не обо мне, а о других людях и их репутации. И я бы хотел, чтобы эти разговоры никак не влияли на наше доверие и наши отношения, — на остатках самообладания пытается объяснить мне Вил.

А меня уже кроет! О каких отношениях речь, если мы адекватный диалог вести не можем.