Верь только мне (СИ)

— Отпусти меня, придурок! — она упирается ногами, но они разъезжаются по мокрой щебенке нашей парковки.

Запихиваю ее в машину, сажусь в водительское кресло и блокирую двери.

— У тебя четыре минуты, чтобы рассказать всё мне, — ставлю таймер на телефоне и резко выгуливаю на основную дорогу.

Бью по газам на полную, и машину ведет креном так, что мы чудом не вылетаем на встречку. Отлично!

— Фиш, ты что творишь! — визжит Попова.

Смотрю на нее безумными глазами и улыбаюсь.

— Нравится? У нас еще три с половиной минуты, прежде, чем мы улетим в какой-нибудь кювет, — хватаю ее за руку и неловко дергаю рулем, и нас снова заносит. — Ты и я, пока смерть не разлучит нас, да, Милена?

— Ты больной! — она пытается упереться в пол и потолок машины, но я веду настолько отвратительно, что сам еле сижу в кресле.

Мы несемся на бешеной скорости за город.

— Не нравится кататься? Тогда открой свой рот и расскажи, как ты устроила все это дерьмо для Виолетты! А то найдут нас с тобой в овраге, мне терять нечего, — снова выкручиваю руль, и машину нехило разворачивает по влажному асфальту прямо в противоположную сторону.

— Ты блефуешь! — шипит на меня зло.

Конечно, блефую! Мне еще пизды всем раздать надо, да и тачку свою я слишком люблю.

Поднимаю брови, глядя на нее: —Ну тогда звони своим клиентам на ноготочки и отменяй записи, скажи, что сегодня не сможешь. И завтра, да и вообще больше не вернешься, — улыбаюсь ей во все свои 32 «винира».

Мы летим сто восемьдесят навстречу одинокой фуре, которая едет по своей полосе, и я демонстративно перехватываю руль покрепче, подмигиваю позеленевшей Милене.

— Молиться умеешь?

— Вил, мне нечего тебе рассказать! — разрывается Милена.

— У тебя осталось полторы минуты, Попова.

— Прекрати, пожалуйста! Мне крышка, если я рот открою! — воет она.

— Тебе крышка, если ты его не откроешь.

И когда мы практически сравниваемся с фурой, я надежно фиксирую руль левой рукой, и под оглушительные вопли Милены делаю резкое движение правой, будто собираюсь вильнуть навстречу.

Естественно, мы мирно пролетаем по своей траектории, но этого хватает, чтобы Попова начала прощаться с жизнью.

Когда матерящаяся и визжащая Милена открывает глаза, и понимает, что я издеваюсь, ее крики переходят во всхлипывания.

— Фиш, ты больной! Больной, тебе лечиться надо! Мы же могли умереть!

— В твоем пожаре люди тоже могли умереть! Время вышло, кстати. Следующая фура будет нашей, — снова вдавливаю педаль в пол.

— Не поджигала я ничего! Все, хватит! — сквозь слезы молит она. — Остановись!

— О, нет, дорогая, мы будем ехать, пока я слушаю твой рассказ, заодно и решим, останавливаться или нет.

Милену трясет, вся кожа покрылась красными пятнами.

— Мне конец, зря я связалась с этим уродом…, — заикается она.

Волосы на позвоночнике дыбом встают, когда я догадываюсь, о ком она говорит. На секунду даже жалко ее становится, куда полезла, тупица.

Меняю гнев на милость:

— Расскажешь, как было, — помогу тебе выбраться из дерьма, в которое ты вляпалась. Соврешь или скроешь что-то — пеняй на себя.

— Останови, пожалуйста, — Милена не на шутку испугана, поэтому я съезжаю на первую попавшуюся обочину и глушу перегретый движок.

— Я жду! — припечатываю.

— Я не знала, что эта штука активируется, — сквозь слезы и сопли давится Милена.

— Давай, Попова, соберись, рассказывай по порядку. Я тебе не Лисицын, подставлять не буду.

Она резко поднимает на меня раскрасневшиеся глаза: —Откуда ты знаешь?

Попал. Я знал. Чувствую нарастающую ярость. Надо было мочить эту тварь еще когда только узнал, что он в универе нарисовался. Скоро увидимся, блять!

— Когда я заставала вас с Виолеттой в кабинете тогда, то я не сдержалась и…, — мнётся она.

— Пошла стучать, — добавляю.

— Ты бросил меня ради неё! — выпаливает она.

— Мы и не встречались никогда, мать твою, Милена!

Смотрит на меня, поджав губы. Возразить нечего.

— Плевать! А она хороша, да? Училка, которая ноги перед студентами раздвигает.

Собираю в кучу остатки самообладания, чтобы не заткнуть её грубо, — мне нужна информация. Завожу машину, видимо, нужно еще покататься. Видит это и дергается к двери. Хрен там, закрыто.

— С темы не съезжай.

— Я пошла к Роману Павловичу, рассказала про вас. Надеялась, что её выкинут на следующий же день! — говорит с подавленной агрессией. — Но он сказал, что у него есть идея получше.

— Сжечь универ? — ухмыляюсь.

— Он сказал, что понимает мои чувства, и мое желание мстить! Но что нам могут и не поверить, и что это не будет веским поводом для увольнения. Что у тебя дурная слава и вряд ли кто поверит, что вы с Виолеттой действительно вместе. Скорее скажут, что ты ее донимаешь….

— И что этот гондон предложил тебе?

— Вил! Клянусь, я бы никогда ничего не поджигала, — по ее щекам снова начинают катиться крупные слезы раскаяния. — Знаешь, он был таким спокойным и… правильные вещи говорил, что за свое нужно бороться, что он поддержит меня…, — шмыгает она.

— Милена, блядь! Слишком долго! Мое терпение закончилось! — тянусь к зажиганию.