Верь. В любовь, прощение и следуй зову своего сердца

Он осторожно подводит ее к переполненному столу, отодвигая паломников в сторону, чтобы освободить место.

«Отсюда тебе будет лучше видно, милая», – говорит он, лукаво подмигивая.

Затем начинает петь ковбойскую песню «Баллада о полудне». Топает ногами, посылает женщинам воздушные поцелуи, танцует вокруг столов. Деревянный пол трясется. Я представляю, как с потолка на нижнем этаже сыплются кусочки штукатурки. Должен признаться, я наслаждаюсь выражением лица каждого из присутствующих.

Закончив, он кланяется, и мы хлопаем в ладоши. Пока он занят тем, что пожимает руки всем, до кого может дотянуться, я замечаю, что за окнами уже темно, и выхожу на улицу.

Фонарные столбы отбрасывают длинные тени на тротуар. Мимо меня проходит женщина, ее каблуки громко цокают по булыжникам. Я выхожу на улицу, вдоль которой протянулись ряды магазинов – стальные ставни опущены и заперты, – и останавливаюсь у телефона-автомата на углу.

Я набираю домашний номер. Я чувствую тошноту. Мой бывший дом. От этого лучше не становится. Раздается телефонный звонок, а затем включается автоответчик.

«Сейчас я не могу ответить на ваш звонок…»

Она изменила текст сообщения. Я вешаю трубку.

На что я надеялся? Может быть, как-там-его-зовут – это уже история и Сью дождется меня. Но что, если она скажет, что только в том случае, если я немедленно вернусь? К этому я не готов. Что, если она избегает меня? Что, если он с ней? Я пробую еще раз.

«Ответь, – шепчу я, прижимая пластик к уху. Проходят секунды. – Пожалуйста».

Сразу включается автоответчик. Я швыряю трубку и возвращаюсь в приют.

В темной кухне пахнет помидорами и чесноком. Я зажигаю свечу на столе и накладываю себе остатки спагетти. К счастью, здесь также есть множество бутылок с недопитым вином. Я работаю над тем, чтобы опустошить их.

Через некоторое время я слышу кашель, затем Рон присоединяется ко мне.

«Все в порядке?» – спрашивает он.

В его глазах я вижу красные трещинки сосудов.

«Конечно».

Я наполняю стакан, пододвигаю его к нему.

«О, да, – он облизывает губы. – Так намного лучше. Намного лучше».

Он допивает вино и позволяет мне снова наполнить стакан.

«Старые пердуны, – он показывает большим пальцем на спальную комнату. Дрыхнут».

Судя по возрасту, он, должно быть, самый старый паломник в приюте. Однозначно.

«Люди, – говорит он с отвращением в голосе, – они не живут. Ты уезжаешь на пять лет, видишь мир и возвращаешься, а они все те же. Едут на работу, – он крутит воображаемый руль негнущимися руками, – пьют свой чай. Знаешь, о чем это мне говорит? Они просто ждут своей смерти.

Чертовы зануды. Жизнь коротка. Надо брать ее за жабры и жить на всю катушку».

Он хлопает себя по затылку, стряхивает что-то с руки.

«Прошлым летом я провел две недели на Амазонке, путешествуя на каноэ от деревни к деревне. Вот туземцы живут как надо».

Он замолкает и отворачивается. Проходят мгновения.

Он тихо продолжает: «Я знаю, куда я отправлюсь, когда умру».

Я пропускаю очевидный вопрос. Прямо сейчас мне все равно, где оказываются пьяные англичане после смерти. Вероятно, во Франции.

Он роется в карманах и достает черно-белое перо. Он проводит им по щеке, нюхает.

«Камино – это нечто особенное для меня. Я здесь уже во второй раз. Пусть я не ученый, но я знаю, что правильно, и это, – он машет рукой, – это правильно». Он кладет перо мне на ладонь. «Ты не возражаешь?»

«Нет», – говорю я. Перо такое мягкое и щекочет ладонь.

«Камино, – его лицо дрожит. – Он был добр ко мне. Видишь? Это орлиное перо. Я нашел его. Однажды утром я вышел из этого приюта, и оно лежало у моих ног, как будто ждало меня. Я знаю, что мой внук здесь, я точно знаю».

Что-то внутри меня говорит: «Приехали».

«Ты идешь один?» – спрашивает он.

Я утвердительно киваю.

«На этот раз я тоже». Он указывает на свое лицо, на дугообразные линии по краям рта. Они видны сквозь редеющую бороду. «Некоторые – от смеха, но не все, заметь. Не все».

«Почему на этот раз вы один?»

«Чтобы отгонять призраков, – говорит он сдавленным, глухим голосом. – И попрощаться, – он крепко хватает меня за руку, его голос понижается. – Я эмоциональный человек. Мне нравится быть эмоциональным, особенно когда я выпью».

Рон замолкает и достает из бархатистого фиолетового мешочка желтую трубку в форме льва. Пасть льва открыта, как будто он собирается зарычать. Он сыплет табак, зажигает его от спички и медленно затягивается. Сладкий табачный запах наполняет кухню.

«Я знакомлюсь с людьми на Камино, – говорит он. – С самыми разными замечательными людьми, и я смеюсь и плачу вместе с ними. Я проливаю свои слезы».

Его серые глаза устремлены мимо меня, куда-то далеко-далеко.

«Мой внук умер четыре месяца назад», – тихо говорит он.

Темнота проникает через окно, оставляя глубокие морщины на его лице. Свеча мерцает. Он закрывает глаза, внезапно становясь очень старым и очень усталым.

«Ему было шестнадцать, – его голос едва слышен. – Совсем мальчик. Я даже не успел попрощаться».

«Мне очень жаль».