Верь. В любовь, прощение и следуй зову своего сердца

Она усмехается при воспоминании, затем замолкает. Сигаретный дым стелется над ее головой. Фонари на площади погасли.

«Боль, – говорит она, словно разговаривая сама с собой, – вернулась. Это было невыносимо. Конечно, какое-то время я жила в муках, но в этот раз все было гораздо хуже. Я пожаловались медсестрам, и они сказали: “Да, конечно, бедняжка. Вот, возьмите таблетку”. Таблетка нисколько не помогла. Я лежала в постели и пела рождественские гимны, чтобы отвлечься от боли. Там оказалась медсестра со скорой помощи, и она подошла ко мне. Я помню ее глаза – у нее были действительно пронзительные глаза, – и я сказала ей: “Пожалуйста, пожалуйста, не дайте мне умереть, прошу, не дайте мне умереть”.

Она взяла меня за руку, посмотрела мне в глаза и сказала: “Ни за что. Я не позволю вам умереть”. Помню, я подумала, что если потеряю сознание, то умру. Мне казалось, что внутри у меня все протекает. Я продержалась почти час, пока не пришел специалист.

Потом начался хаос. Кровати сдвинули, и меня повезли в операционную прямо на моей койке, а не на каталке, как в том сериале про модную больницу. Я подумала, что это конец, а может быть, я потеряла слишком много крови и была без сознания. Вот тогда я и увидела свет».

Я наклоняюсь ближе, упираясь локтями в стол.

«Я оказалась в туннеле. В нем было темно, но в конце был яркий свет. Я плыла к нему. Я приблизилась и увидела киоск – вроде тех, где покупают билеты в кинотеатре. Внутри сидела женщина с седыми волосами, немного полноватая. Она медленно рвала билеты. Я заметила билет с моим именем, и она уже собиралась его порвать. Затем я увидела что-то справа от себя, почти позади: мой муж и все четверо детей выстроились в ряд. У них были аккуратные прически, и они были элегантно одеты, как будто позировали для фотографии.

Я увидела их улыбающиеся лица и поняла, что не могу их оставить. Кто бы позаботился о них? Я была им нужна. Это было несправедливо. Моя семья нуждалась во мне, а меня отнимали у них. Я почувствовала такой гнев, какого никогда раньше не испытывала. Я бы не бросила свою семью! Я обернулась и увидела женщину. Она улыбнулась и сказала: “Твое время еще не пришло”. Мой билет все еще был там. А потом все что я помню, – это тьма.

Когда я пришла в себя, врачи сказали, что не понимают, как я выжила. Видишь ли, артерия в моем животе немного сочилась и из-за смеха лопнула. Насколько мне известно, я единственный человек, который на самом деле чуть не умер от смеха».

Она закуривает еще одну сигарету. В ресторане снова становится шумно. Мужчина слева от меня кричит через стол, на кухне гремит посуда, хихикает ребенок.

Кого бы мой отец увидел в туннеле?

Свою сестру, чьи глаза увлажнялись всякий раз, когда она заговаривала о нем? Своего сына, который избегал его бóльшую часть своей жизни? Я ловлю себя на том, что надеюсь, что он чувствовал себя нужным во время путешествия по туннелю, но продолжал двигаться дальше, зная, что пришло его время.

«Можно мне одну?» – спрашиваю я, показывая на сигарету.

Она протягивает пачку, затем колеблется: «Послушай, я не хочу подавать тебе плохой пример».

«Я изредка курю. По особым случаям».

«Особые перекуры», – говорит она, улыбаясь.

Я беру сигарету и прикуриваю. Сначала в дыму чувствуется привкус, но я задерживаю его внутри, чувствую, как он расширяется в моих легких, и вскоре становится приятно и тепло. Я кашляю.

«Я не собираюсь привыкать, обещаю».

С ее лица пропадает озабоченность.

«Что вы ощутили, когда вернулись?» – спрашиваю я.

Она морщится: «Я убедила себя, что мне лучше было умереть».

«Вы, должно быть, шутите».

«Нет, – говорит она. – Меня спас гнев, но гнев не помогает жить. Когда я выздоровела, у меня долгое время была депрессия. Но я нужна была своей семье. Я боролась с этим состоянием каждый день, пока не победила. Это было очень, очень тяжело».

Официант убирает со стола грязную посуду и приносит десерт. У меня отяжелела голова, и мы заканчиваем трапезу молча.

Мы выходим из ресторана и медленно идем обратно по мощеной булыжником дороге. На небе яркая луна. Кэт оглядывается по сторонам, на дома, на небо. Она замечает, что я наблюдаю за ней.

«Знаешь, – говорит она, – я до сих пор четко помню некоторые вещи – даже сейчас. Я никогда не забуду медсестру, которая держала меня за руку, – она была примерно моего возраста. По тому, как она смотрела на меня, я поняла, что она не позволит мне умереть. А еще эти плитки на потолке. Каждый раз, когда я вижу пенопластовую плитку в больнице, у меня чуть не начинается приступ паники».

Дорога вьется через город, затем забирается на холм, и мы наконец добираемся до палаток. Кажется, что мы очень долго поднимаемся. От холода у меня проясняется голова. Мы сидим в шезлонгах на лужайке, над нами свисают пустые бельевые веревки, а в лунном свете вырисовывается силуэт палатки-приюта позади нас. Она вытряхивает сигарету из своей пачки.

«Можно мне еще одну?» – спрашиваю я.

Она улыбается: «Кажется, тебе требуется еще один особый перекур».

«Определенно».