Верь. В любовь, прощение и следуй зову своего сердца

Но в тот день в больнице он ничего не мог сказать. Предыдущей ночью он впал в кому. Врачи вывели его из нее, но не думали, что у него сохранились какие-либо мозговые функции. Он был подключен к аппаратам слева и справа. Из его палаты вышла целая толпа врачей и медсестер. Все они говорили одно и то же: они не могли понять, почему он все еще жив. Он пролежал без сознания некоторое время, прежде чем его реанимировали. Они хотели, чтобы я подписал согласие “не реанимировать” на случай, если он снова впадет в кому. Я был слишком растерян. Он так сильно хотел жить, но что я мог сделать? Я ничего не сделал, Кэт. Ничего…»

«Ты был там, – говорит она мягким голосом. – Это все, что было нужно».

«Я не уверен».

«Послушай, я работала со многими умирающими пациентами, держала их за руки, разговаривала с ними. Не имеет значения, в каком состоянии они находятся, – они могут слышать тебя, – ее голос становится выше. – Ты должен мне поверить».

Я прочищаю горло: «Я сидел возле него, Кэт. Я многое сказал ему. Как я боялся его в детстве, как я не понимал его, даже ненавидел. Потом я сказал ему, насколько меня впечатлила его борьба с раком – я действительно был впечатлен, – я уважал это и в некотором смысле гордился им. Я сказал, что он был моим отцом и я любил его за это.

И я сказал, что не могу принять за него решение “не реанимировать”. От его тела ничего не осталось. Я просто хотел, чтобы он был спокоен. Я сказал, что буду уважать любое его решение. Все, о чем я просил, – это чтобы он выбрал то, что даст ему покой. Потом я пообещал ему, что, когда придет время, я отвезу его прах к Гангу. Я должен сделать это для него».

«О, мой мальчик, – говорит она, – думаю, он и вправду слышал тебя».

Я пожимаю плечами: может быть. Принимая во внимание, что когда-то я не мог убежать от воспоминаний достаточно быстро и они превратились в лавину, сейчас я не смог бы заткнуться, даже если бы попытался.

«Я пробыл там весь день. Единственный раз, когда я уходил, – это чтобы спуститься в столовую. Я сидел там, ел суп и наблюдал, как люди едят, смеются, ходят вокруг, как будто ничего не происходит. Неужели они не понимали, что наверху умирает человек?

Тогда я огляделся в поисках бледных, опустошенных лиц. Я искал тех, у кого был кто-то с верхних этажей. Я хотел найти в этой столовой кого-нибудь, кто понял бы, через что я прохожу, кто прошел через то же самое, и, может быть, я посидел бы с ними и поел бы суп. Понимаете, что я имею в виду? Не разговаривать, не произносить никаких слов, а просто сидеть и вместе есть суп».

Она протягивает руку и кладет ее мне на плечо.

«Я вернулся наверх, – продолжаю я, – и просидел рядом с ним до самой ночи. Я так устал. В конце концов медсестра велела мне немного отдохнуть: я все равно ничего не мог сделать. Я пошел домой к другу, который жил неподалеку, и около пяти утра он разбудил меня и сказал, что мне звонят по телефону. Я уже знал. В гостиной было темно, и у меня кружилась голова, так что я сел на диван, а мужской голос по телефону – это был врач – сказал, что сердце моего отца остановилось и что они пытались, но не смогли его реанимировать. Он сказал, что ему очень жаль, но, вероятно, это было к лучшему, учитывая состояние моего отца».

Я умолкаю, чувствуя себя опустошенным. Кэт смотрит на меня так ласково, что я готов расплакаться.

«Думаю, он слышал тебя, – говорит она. – Ты сказал ему то, что ему нужно было услышать. Так часто люди нуждаются в этом перед смертью. Ты дал ему это».

«Не знаю, Кэт. Я все еще чувствую вину».

«Чувствуешь вину? – ее рука крепко сжимает мое плечо. – Почему?»

«Потому, что не был рядом с ним. Что позволил ему умереть, почти не навещал, брал деньги, которые он присылал мне в колледж, но не разговаривал с ним, не позволял себе сблизиться с ним. Выберите любую причину».

Она наклоняется ко мне: «Дорогой мальчик, неужели ты не понимаешь? Ты преподнес ему последний дар – прощение. Это так важно. Ты всего лишь человек, и ты сделал все, что в твоих силах. Мы не можем спрашивать с себя за большее. Тебе так повезло».

Я удивлен: «Повезло?»

«Да, отвезти его прах в это священное место. Это так много значило. Ты дал ему то, в чем он нуждался».

«Я не чувствую себя счастливцем, Кэт».

Впервые ее голос звучит резко: «А теперь выслушай меня».

Я поворачиваюсь, и взгляд ее зеленых глаз заставляет меня замереть.

«Когда умирала моя мать, – медленно произносит она, – я поехала в больницу и оставалась с ней. Я часто держала за руки умирающих пациентов, но не могла заставить себя прикоснуться к этой женщине. Я снова была маленькой девочкой. Она все еще пугала меня. Я пыталась вспомнить что-нибудь – что угодно, что заставило бы меня почувствовать любовь к этой женщине. Момент нежности. Был один случай: однажды она была добра со мной, когда гладила белье. Но этого было недостаточно. Я ничего не почувствовала. Когда она умерла, мы с отцом были в палате, и я все плакала и плакала. Ты знаешь, почему я плакала?»

Я качаю головой.