Читаем Вера и правда полностью

И вдруг лицо дамы покрывается смертельной бледностью… А саиб всё говорит, говорит без умолку… И вот постепенно на белом, как алебастр, лице дамы появляется румянец. Вот он ярче, ярче… Бледности как и не бывало. Глаза молодой женщины, теперь обращённые к маленькому пленнику, сияют неизъяснимой признательностью и добротой.

Саиб кончил.

Ласковые глаза, приближаясь к Джемалу, горят как звёзды.

— Вот ты какой! О чудный мой мальчик, благородный, милый! — шепчут нежные розовые губы и покрывают его лицо бесчисленными поцелуями…

Так только целовала его мать.

Джемалэддин вспоминает о ней и тихо плачет.

И вдруг синеглазый мальчик подходит к нему…

— Ты спас моего папу, я тебя люблю! Мы будем друзьями, — говорит он, и с длинных пушистых ресниц падают чистые детские слёзы.

Они друзья. Друзья на жизнь и на смерть.

После трёх лет разлуки, проведённых Джемалом в Петербурге под присмотром добрых и ласковых воспитателей, они встречаются снова.

И как странно встречаются… Необычайно странно…

Обоих их отдают в 1-й кадетский корпус, — только одного привозят туда из великолепных палат белого падишаха, другого, значительно раньше, из скромной офицерской квартиры в Тифлисе.

Большое красное казённое здание смотрит так неприветливо своим некрасивым каменным фронтоном. Но ещё неприветливее внутри его, в бесконечных длинных коридорах, где снуют несколько десятков смешных, стриженых маленьких существ в военной форме, делающей их похожими на уродцев-карликов.

Посреди огромной светлой залы их собралась целая большая толпа. Они кричат, спорят, волнуются, грозят кому-то…

В центре их стоит стройный, тонкий, черноглазый мальчик с тоскливыми, глубокими как ночь глазами, со смущением в необычайно красивом лице.

— Бей его, братцы, некрещёную татарву, бей! — кричит, бестолково размахивая руками, маленькая орава. — Отец у него — разбойник. Наши крепости осаждает и проливает русскую кровь. У-у! Бритоголовый татарчонок! Проси прощения, а то пришёл твой конец!

Джемал, успевший за два года выучиться русскому языку, понимает всё до слова…

Точно под ударом нагайки вздрагивает он… Вся кровь полымем вспыхивает в его жилах.

О, его, как сына имама, в горах никто не смел никогда трогать пальцем, а тут!.. Чувство жестокой обиды вспыхивает в гордом ребёнке. И что он сделал этим крикливым мальчуганам? Чего они хотят от него…

Русские бьют горцев, горцы русских… Одни хотят покорить, другие — отстоять свою свободу… Никому не обидно. На то и война… Его только сейчас привёз в корпус саиб, адъютант белого падишаха, и он не знает никакой вины за собою… Разве он может быть ответчиком за поступки всех горцев? О глупые, неразумные дети, как бестолково жестоки они!

А глупые дети уже наступают на него, потрясая кулаками, с громкими криками. Их глаза горят недетским огнём ненависти и вражды… Они готовы избить до полусмерти ни в чём не повинного ребёнка…

Но вдруг чей-то отдалённо знакомый Джемалу голос прозвучал за его спиною:

— Оставьте его, или я вздую первого, кто поднимет на него руку!

Быстро оборачивается Джемалэддин… Перед ним маленький мальчик, его тифлисский друг, сын саиба.

Они бросаются в объятия друг другу. Его маленькие враги в недоумении расступаются перед ними.

— Глупцы! — кричит им Миша Зарубин, и глаза его воодушевлённо сверкают… — Знаете, кого вы бить хотели? Герой! Он от смерти спас моего отца!

И тут же пылко выливается нескладный рассказ из уст белокурого кадетика.

Жадно прислушиваются к нему остальные… В их глазах смятение… Они смущены… Джемал — герой!.. Теперь они сами сознают это. О, как несправедливы и жестоки были они!

И за минуту до этого сжатые в кулаки руки дружески протягиваются навстречу маленькому татарину.

«Он говорил им о смирении, и они не послушали Его… Он говорил о ничтожестве земной жизни, и они распяли Его… Они плевали Ему в лицо и всячески поносили Его… А Он, их Бог, который мог послать на их головы тысячу громов за это, Он сносил их обиды и смиренно молчал…»

Ярким румянцем горит обычно бледненькое, худое, болезненное личико рассказчицы… Вдохновенно сверкают большие, ясные глаза. Джемалэддин жадно ловит каждое её слово… О, сколько нового света проливает она в его смятенную душу!.. Как великолепно и светло это новое учение его новых друзей. Там отстраняется всё: и война, и канлы, и жестокие обычаи его родины, всё, всё, что так претило с первых дней детства его душе. Исса! Великий, Кроткий, Незлобливый Исса проповедует мир и всеобщую любовь!

Горячим умилением наполняется душа Джемала. Он быстро схватывает худенькую, красную, как у всех подростков, руку маленькой проповедницы и шепчет, сверкая разгоревшимися глазами:

— О, Лена! Я хочу отдать себя Иссе! Хочу быть христианином!

Вся радостная, сияющая, летит к матери Леночка Зарубина, увлекая за собой потрясённого до глубины души Джемалэддина.

— Мама! Мама! Он признал Спасителя! Он хочет принять нашу веру, мама! — ещё с порога кричит она.

И тут новое горе, новое разочарование…

Ему нельзя креститься, нельзя познать учение Иисуса.

Перейти на страницу:

Все книги серии История России в романах

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее