Есть, впрочем, у отца Андрея одна проблема: ему, на мой взгляд, очень хочется сказать первым то, что до него никто не говорил – или, по крайней мере, выглядеть осведомленнее всех, грамотнее всех и оригинальнее всех. Так было с юности. В середине восьмидесятых мы с компанией молодых христиан пошли в музей имени Андрея Рублева. Кураев – тогда семинарист – был среди нас главным «докой». Услышав, как экскурсоводша говорит какую-то чушь вроде того, что икона Троицы демонстрировала политическое единство Руси, Андрей, конечно, не преминул ее аккуратно перебить и рассказать о главном – богословском – значении образа. Смело и правильно поступил, но… видели бы вы, с каким наслаждением и самолюбованием он говорил! Нечто подобное я много раз потом видел на конференциях, совещаниях и ток-шоу.
Мы много спорили с Кураевым – как в кулуарах, так и публично. Я никогда не разделял его стремления «понравиться» внешнему миру, особенно неверующим людям, жертвуя чистотой и строгостью православного вероучения. Не разделял и либерально-реформаторского пафоса. Вот, например, написал отец Андрей как-то в блоге: «Многие трудности церковной жизни возникли именно из-за невозможности применить буквальное понимание некоторых канонов и уставных требований к жизни людей. <…> Снять это напряжение путем изменения людей и понуждения их к святости – нереально».
Понуждать не надо – а побуждать просто необходимо. Именно так поступали и апостолы, и другие святые. Христианство сильно не приспособленчеством перед лицом «реальности», а именно призывом к перемене жизни – и к святости, к совершенству.
Как ни странно, нас с отцом Андреем нередко путали. Иду однажды по центру Москвы, ко мне подходит стайка молодежи:
– О! Всеволод Кураев!
– Нет, Андрей Чаплин, – отвечаю с улыбкой.
– Как это? Да нет, вы Всеволод Кураев. А кто еще? Ну, не этот же, не Кирилл, который в шапке с ушами…
Нынешний Патриарх постарался изгнать отца Андрея отовсюду, где он мог бы издаваться, говорить, преподавать. Как многие считают, причина была в том, что протодиакон усомнился в нравственной чистоте митрополита Никодима – учителя нынешнего Первоиерарха, которого тот глубоко почитает. Но, думаю, сыграла свою роль и ревность к популярности отца Андрея – тот, конечно, говорит несколько бледнее, чем Патриарх, но объем познаний у него больше. Теперь даже книги «всероссийского диакона» в храмах почти не встретишь, и он немного замыкается в себе, что неудивительно – к сожалению, отец Андрей всегда был склонен к «индивидуальному проекту», не любил работать в команде и терпел около себя только восторженных юношей-почитателей.
Впрочем, его блог просматривают многие тысячи людей. И я не знаю, кто в итоге более влиятелен в интеллектуальном пространстве Церкви – Патриарх или отец Андрей…
Протоиерей Владимир Воробьев
Создатель и бессменный ректор Свято-Тихоновского университета совсем не похож на харизматика. Я помню его в начале 80-х годов только что рукоположенным священником – тогда он служил в «застойном» приходе на Преображенке. И уже в это время к нему приходили на исповедь интеллигенты – в том числе ученые-естественники, из среды которых он и сам пришел в Церковь. Как только появилась возможность заниматься христианским просвещением, отец Владимир вместе с другими пастырями и мирянами – учениками репатрианта протоиерея Всеволода Шпиллера – начали создавать кружки и курсы.
Так постепенно рождался институт, потом университет, названный в честь исповедника веры Патриарха Тихона, пережившего первые большевицкие гонения и скончавшегося в 1925 году. Сначала занятия происходили в тесных комнатках при храме Николы в Кузнецах или на съемных светских площадках. Потом стали появляться «настоящие» аудитории. Подготовлены были тысячи священников, педагогов, катехизаторов, миссионеров, иконописцев, социологов, историков, искусствоведов… Церковные власти не дали ни копейки и не выделили ни метра площади, только в последние годы при их – и властей светских – содействии удалось восстановить московский Епархиальный дом, где расположилась часть «тихоновских» факультетов.
На фоне очень медленного возрождения, некоторой косности и закрытости духовных академий и семинарий возникла параллельная система церковного образования, доступного не только для стремящихся к священству, но и для тех, кто хочет оставаться мирянином – в том числе для девушек. В центре этого процесса был и остается ректор – фигура не авторитарная, но властная. Человек, умеющий побудить других сделать очень многое с нуля – и при более чем скромных возможностях.
Иеромонах Никон (Белавенец)