Вера и жизнь

Никита Любимов, сын известного режиссера, иногда добывал для церковной молодежи билеты в Таганку, где в начале восьмидесятых – невиданное дело – играли «Мастера и Маргариту» с огромными крестами в качестве декораций. Сбегалась, понятное дело, вся Москва – верующая и неверующая. Вокруг Таганки раскручивался и квазирелигиозный культ Владимира Высоцкого, особенно после его кончины. Сказать, что этот человек был популярен, – ничего не сказать. Его песни звучали из окон, на пляжах, на различных посиделках (уникальный феномен: сейчас, через три с половиной десятилетия после смерти Высоцкого, его записи звучат из окон машин и даже используются как рингтоны). В 80-е годы у него была масса подражателей. На дни его памяти – 25 января и 25 июля – у могилы поэта на Ваганьковском кладбище собирались тысячи людей. Кто-то пытался перепеть песни Высоцкого, а кто-то рассуждал о Боге. Приходили и разные проповедники – так, именно на Ваганькове я впервые познакомился с баптистами. Некоторые православные даже читали самочинно составленный акафист покойному барду. До икон тогда не додумались (вот «иконы» Игоря Талькова уже писали), но уже на памятнике Высоцкому гитара образовывала подобие нимба. Некий религиозный поиск, некие духовные интуиции у поэта были – но, увы, насколько мне известно, до настоящего прихода в Церковь он не дожил. И сгубил себя.

Это, впрочем, не мешало верующим людям рассуждать о нем, а иногда почитать его до самозабвения. Были и другие предметы обожания. Либеральная часть христианской интеллигенции с придыханием говорила о Солженицыне, ловила каждое его слово, доходившее через «там-» и «самиздат». Лекции Сергея Сергеевича Аверинцева, уже в середине восьмидесятых превратившиеся в прямую проповедь христианства, привлекали множество воцерковленного и ищущего народа. «Дом Телешова» – штаб-квартира московского отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры – стал собирать художников и лекторов «православно-патриотического» направления. Отец Александр Салтыков – в штатском костюме, как искусствовед – рассказывал там о «памятниках древнерусской живописи». По сути, происходила самая настоящая катехизация через рассказ о тех аспектах учения Церкви, которые отражены на той или иной иконе. Из среды защитников Москвы вышла и ударная волна патриотического движения – журналист Дмитрий Васильев, создавший общество «Память», быстро превратился в фигуру весьма известную. Религиозные поиски затронули русский рок. Молодые христиане взахлеб цитировали, например, песни Гребенщикова, где упоминались библейские образы – пусть вперемешку с буддийской терминологией и либерально-гуманистическими идеями.

Как-то прослушал сборник всех сохранившихся записей Александра Галича. Этот человек, после многих жизненных распутий ставший православным христианином, очень болел сердцем за Россию, несмотря на уничижительную и едкую критику, которой полны его стихи. В «Песне об отчем доме», выплеснув на него всю свою неизбывную горечь, Галич говорит:

Но когда под грохот чужих подков Грянет свет роковой зари, Я уйду, свободный от всех долгов, И назад меня не зови. Не зови вызволять тебя из огня, Не зови разделить беду. Не зови меня, не зови меня, Не зови… я и так приду.

Мне очень и очень жалко, что «диссидентская» культура советского времени сегодня почти совершенно забыта, оставшись достоянием узкого круга пожилой интеллигенции. Вместе с этой культурой уходит живое чувство истории, уходит опыт реальной свободы творчества. Эта свобода родилась в противостоянии тоталитарному режиму, которого теперь нет. Но она так нужна именно сейчас – для тех, кто совершенно не свободен от заказов, моды, выгоды, вкусов толпы!

Из книги «Лоскутки», 2007 г.