Вера и жизнь

Диалог с различными политическими силами проходил и в других форматах. Мне приходилось бывать на разных партийных съездах в качестве наблюдателя. Доводилось и выступать. В 90-е годы, столкнувшись с новой общественной реальностью и с попытками склонить ее в сторону власти или оппозиции, Церковь постепенно стала приходить к позиции политического нейтралитета при одновременной ее открытости к диалогу со всеми партиями – потом эту позицию зафиксировали в документах. Да, каждый раз на партийных съездах нужно было оговариваться, что появление священника не означает поддержки именно этой партии на выборах. Да, иногда откровенно выкручивали руки с целью такую поддержку получить – особенно сменявшие друг друга «партии начальства». Да, в 90-е годы во многих городах и селах висели предвыборные плакаты с изображением местных партийно-хозяйственных боссов в компании священника или архиерея. Однако со временем эти боссы начали-таки уважать нейтральную позицию Церкви и ее право встречаться и общаться с кем угодно – хоть с властью, хоть с оппозицией, хоть с коммунистами, хоть с либералами, хоть с очередной «партией начальников», даже если она коммунистам и либералам одинаково не нравилась.

Кстати, «правое» и «левое» у нас в тот период оказалось сильно смешано. Правые в экономике оказались либералами в политике. Левые – то есть коммунисты и близкие к ним партии – консерваторами в сферах общественного устройства, морали, интересов старшего поколения. В отличие от Запада, наши левые представляли как раз консервативную часть населения. Правые – реформистов. Причина этому очень проста – СССР был одной из немногих стран мира, где радикальные левые находились у власти в течение жизни трех поколений и где возник уникальный для Европы «левый застой». Я в свое время даже предложил расшифровывать КПРФ как Консервативную партию Российской Федерации, а СПС – как Союз прогрессивных сил. Впрочем, постепенно путаница между правыми и левыми у нас исчезает: молодые идут в леваки, а большинство реформаторов 90-х годов становится – и будет дальше становиться – консерваторами.

* * *

Приход к власти Владимира Путина открыл возможность для либерально-консервативного синтеза. С самого начала этому помогла тональность ухода Ельцина – тот попросил у народа прощения, фактически признав некоторые свои ошибки, что в России, стране с христианской культурой, дорогого стоит. На этом фоне Путину поверили практически все – и консерваторы (левые и настоящие правые), и значительная часть либералов (правда, другая часть последних всегда выступает в России против любой власти, а порой и против народа).

При Путине советское наследие было во многом реабилитировано. Одновременно делался и доныне делается упор на сохранение и даже расширение экономических свобод – в духе настоящей «правой» идеи в ее западном смысле. Страна становится всемирным защитником консервативных ценностей, в том числе христианских, – и этим приобретает симпатии западных правых, чья критика безжизненной политики толерантности и мультикультурализма получает все больше общественной поддержки. Россия получает шанс на новый глобальный проект, альтернативный протухшей и тупиковой идеологии «Просвещения», бывшей на Западе главной политической константой в течение пары веков. Воспользуемся ли мы этим шансом, зависит от реальной воли – политической и духовной.

Прекращение вакханалии террора, победа над сепаратизмом, установление в Чечне жесткой, но преданной России власти, возвращение Крыма, независимая позиция страны в мировых делах и повышение ее роли в них, способность на равных говорить с любыми внешними партнерами – все это укрепило самоуважение народа, повысило в нем градус социального оптимизма. Русский человек, как и любой другой гражданин России, сегодня чувствует себя гораздо лучше, чем в девяностых и даже в конце восьмидесятых.

Вернулась и нравственность в политике – хотя бы благодаря мирной и дружеской передаче верховной власти от Путина к Медведеву и обратно. Эти события несопоставимы с циничными годами «постперестройки», с волчьей политической конкуренцией этого времени, с торжеством манипулятивных политтехнологий, на фоне упоения которыми Дмитрий Галковский заявил: «Народ – это политический труп». Впервые с начала ХХ века власть в России передавалась без революций и переворотов, причем дважды. Можно сколько угодно говорить о «срежиссированности» этого действия, но на фоне трагедий недавнего прошлого это был исторический шаг в сторону мирной и цивилизованной политики. Революция, о которой мечтали некоторые «лидеры общественного мнения», кончилась бы гораздо хуже, чем любые просчеты Путина – Медведева.