Вера и жизнь

Многие помнят, насколько нагло действовали в это время зарубежные проповедники. Корейские и американские «евангелисты» проповедовали на стадионах. Секта «Аум синрикё» – та самая, которая в 1995 году устроила газовую атаку в токийском метро, – в начале девяностых массово вербовала сторонников через центральные российские теле– и радиоканалы. На этих же каналах и в лучших концертных залах устраивались шоу «целителей», «парапсихологов» и просто колдунов. Появились и доморощенные секты – например, «Белое братство», лидеров которого в 1993 году отправили в тюрьму после попытки захвата киевского Софийского собора, и «Богородичный центр», смешавший православную и католическую обрядность в харизматическом культе. Эта секта, кстати, тихо существует под Москвой до сих пор под именем «Церкви Божией Матери Державная». «Богородичники» устраивали шествия по центру Москвы, снимали для «богослужений» огромные залы, торговали в метро и на улицах литературой и «освященной» едой, публиковали тексты, в которых нецензурная брань сочеталась с претензиями на политическую власть. Листовками с изображением «Марии Дэви Христос» – основательницы «Белого братства» Марины Цвигун – были обклеены все вагоны метро.

Люди, конечно, возмущались засильем сект и лжепроповедников. В законопроектах начали искать пути упорядочения религиозной деятельности. В Церкви эти меры поддержали не только мы, бюрократы, но и десятки пастырей, публицистов, общественников. Многие стали говорить в СМИ правду о сектах – прежде всего о том, что они закабаляют людей, заставляя их расставаться не только с семьями и имуществом, но и с духовной свободой. Такая позиция имела почти полную поддержку народа.

Впрочем, администрация Ельцина этой идее активно оппонировала – отчасти в силу ультралиберальных взглядов, отчасти по прямой указке Запада. На этой же стороне играла медийная элита. Каждая попытка ввести ограничительные меры наталкивалась на вой в либеральных и просектантских СМИ: «Православные рвутся к духовной монополии», «Прощание с религиозной свободой», «Назад в средние века»…

Уже в 1992 году возник ряд идей о том, как навести порядок в религиозной сфере и устранить вакуум законности. Предлагалось закрепить особый статус Православия и других традиционных для России религий, не оформлять как юрлица религиозные новообразования младше 15 лет, ограничить деятельность иностранных религиозных организаций, регламентировать работу миссионеров, исключить «конфессиональную анонимность» – то есть сокрытие проповедниками своего подлинного вероисповедания (так, «свидетели Иеговы» говорили о себе как о «христианах вообще», а «богородичники» – как о православных). Законопроекты один за другим разрабатывались в Верховном Совете России, но блокировались Администрацией Президента. В дни политического кризиса 1993 года Верховный Совет ввел в действие один из таких законов – его подписал Александр Руцкой как «президент по версии парламента». Понятно, что этот шаг остался без последствий.

Вскоре ураганными темпами началась разработка новой Конституции. От Церкви в процессе участвовал патриархийный юрист Виктор Калинин, бывший работник Совета по делам религий. Многие позиции удалось отстоять. Так, убрали упоминание об «отделении школы от церкви», содержавшееся в советском основном законе. Формулировка того же текста об «отделении церкви от государства» была заменена на фразу «Религиозные объединения отделены от государства и равны перед законом».

С одной стороны, в этих знаменитых словах прописано, что от государства отделены не люди, которые составляют религиозные общины и одновременно являются большинством граждан государства, а именно «религиозные объединения», то есть организационные структуры упомянутых общин. Такие структуры – религиозные организации или группы – не могут являться органами власти и исполнять их функции, а государство не вмешивается в жизнь и деятельность религиозных общин, если они не нарушают закон. Это, по большому счету, и называется светскостью государства. С другой стороны, принцип «равенства перед законом» религиозных объединений оказался слишком либеральным. По сути, он аналогичен равенству граждан – каждый имеет одинаковые права, но один (например, преступник) сталкивается с их справедливым ограничением, другой (например, ветеран труда) имеет привилегии в силу своих заслуг. Негражданин имеет еще меньше прав. Для религиозных сообществ должна действовать та же логика: группа, только что импортированная из-за рубежа, по определению, должна иметь меньше прав и льгот, чем община, действующая в стране веками. Экстремистская и террористическая организация – то есть преступное сообщество – вообще не должна иметь никаких прав, кроме права на справедливый суд.