Вера и жизнь

Любовь и радость должны быть естественным состоянием христианина. Но как Бог не может быть Любовью, не будучи Троицей, так и человек не может любить, оставаясь в одиночестве. И если он открыл для себя любовь Божию, если наполнился этой любовью, он не может похоронить любовь в себе, не может не разделить ее с другими, особенно с братьями и сестрами по вере, с которыми христианина соединяет не только взаимность в любви, но и общая любовь к Богу, равно как и Его любовь к ним. Любовь внутри Тела Христова – это более чем любовь людей друг к другу. Это Богочеловеческая любовь.

Для такой любви нет границ и разделений. Для нее не существует национальных, социальных, возрастных, культурных и прочих человеческих преград. Она способна преодолевать любые конфликты, угашать любую вражду. Ее не разрушают пространство и время. Мало того, ей не вредит даже физическая смерть: Церковь земная неразделима с Церковью Небесной – Церковью праведников, славящих Бога в Его вечном Царстве.

Не теряет Церковь связи и с теми ее членами, которые покинули этот мир, не достигнув праведности. Мы не просто помним наших предков. Мы общаемся с ними, они незримо, но реально присутствуют в нашей жизни.

Из книги «Бог. Человек. Церковь», 2008 г.

Так или иначе, в 80-е годы в центральных московских приходах молодежь постепенно появлялась. Кучковалась в основном у дверей храма. Иногда провожала до метро знакомых священников и беседовала с ними. В области все было проще. Уже помянутый отец Димитрий Дудко, который служил в ближнем Подмосковье, мог подолгу беседовать с неофитами во время исповеди (в московских храмах из-за толпы исповедников на это не хватило бы времени), гулять с ними по окрестностям церкви, а главное – собирать людей на беседы, о которых я чуть раньше написал. Отец Александр Мень говорил с людьми прямо на улице, у храма, потом приглашал их по одному-двое в крохотную комнатку церковного дома. Собирались члены его общины и по квартирам, причем нередко встречами руководил один из грамотных мирян. Многие подмосковные духовники поступали так же – в отличие от священников столичных приходов, за ними было меньше «пригляда», а старостами обычно выступали не пожилые функционеры с непонятным прошлым, а простые прихожанки.